Он зажёг свечу в стоявшей на столе чёрной бутылке, прошёл в дальний конец хижины и устремил пылкий взгляд на одну из картинок, которые владельцы хижины вырезали из случайно попадавших к ним в руки иллюстрированных журналов и развешивали на стенах. Та иллюстрация, которая так привлекала нашего героя, изображала актрису в претенциозном, безвкусном наряде, – прижимая к груди букет, она жеманно улыбалась воображаемой публике. В силу неких таинственных причин рисунок этот оставил глубокий след в чувствительном сердце старателя. Он облёк эту юную даму чертами реальности, торжественно и без малейших оснований дав ей имя Сьюзен Бэнкс, вслед за чем объявил её идеалом женской красоты.
– Вот увидите мою Сьюзен, – говорил он какому-нибудь новичку из Бакхерста, а то и Мельбурна, выслушав его рассказ о красоте оставшейся дома Цирцеи. – Нет на свете таких девушек, как моя Сью. Если окажетесь на Старой Родине, постарайтесь её повидать. Сьюзен Бэнкс её зовут, а портрет её висит у меня в хижине.
Эйб всё ещё любовался своей очаровательницей, когда распахнулась тяжёлая бревенчатая дверь и в комнату ворвалось облако дождя и снега, так что почти невозможно было различить молодого человека, который мигом перескочил порог и тут же начал закрывать за собой дверь – операция при таком ветре нелёгкая.
– Ну, – сказал он довольно сварливо, – ужин у тебя хотя бы есть?
– Вот, готов, тебя лишь дожидается, – бодро отозвался компаньон, показывая на булькавший на огне котелок. – А ты вроде как малость промок.
– Чёрта лысого малость! Я вымок насквозь, хоть отжимай. В такую ночь я и собаку бы на улицу не выгнал, во всяком случае, собаку, которую я уважаю. Дай мне сухую куртку, вон на крючке висит.
Джон Морган, или Босс, как его обычно называли, принадлежал к тому типу людей, которые во время золотой лихорадки встречались на приисках чаще, чем можно подумать. Он происходил из хорошей семьи, получил солидное образование, даже окончил в Англии университет. Сложись его жизнь обычным путём, Босс мог бы стать деятельным сельским священником или сделать карьеру в какой-нибудь другой сфере, но не тут-то было: в характере его прорезались скрытые до этого черты, унаследованные, возможно, от сэра Генри Моргана, наделившего своих потомков толикой испанской крови – результат галантных похождений и побед славного пирата. И вот эта-то шальная кровь, несомненно, толкнула его к тому, что он выпрыгнул из окна спальни отцовского дома, уютного, увитого плющом дома сельского священника, и отправился, покинув Англию, родных и друзей, искать счастья на приисках Австралии. Невзирая на изящные манеры Босса и его нежную девичью красоту, грубияны из посёлка Гарвей вскоре убедились, что при этом хрупкий юноша наделён холодной смелостью и непреклонной решимостью, высоко ценимыми в обществе, где храбрость почитается величайшим человеческим достоинством. Никто не знал, каким образом он и Эйб стали компаньонами; однако они стали компаньонами, и тот, кто был физически сильней, благоговейно почитал ясный ум и твёрдость духа своего товарища.
– Так-то оно лучше, – сказал Босс, опускаясь на единственный свободный стул перед огнём и глядя, как Эйб раскладывает на столе две металлические миски, ножи с костяными ручками и вилки с неимоверно длинными зубьями. – Ты бы снял всё же сапоги; совсем незачем усыпать пол красной глиной. Пойди сюда и сядь.
Великан кротко приблизился и сел на бочку.
– Что стряслось? – спросил он.
– Биржа ходуном ходит, – ответил компаньон. – Вот что стряслось. Погляди-ка. – Из кармана мокрой куртки, над которой поднимался парок, он вытащил измятую газету – «Бакхерстский страж». – Прочти эту заметку… Вот, о новой жиле на прииске Коннемара. Этих акций у нас, милый мой, хоть отбавляй. Мы могли бы все продать сегодня и получить кое-какую прибыль… Но я думаю, что мы не будем продавать.
Тем временем Эйб Дэртон старательно штудировал статью, водя по строчкам огромным указательным пальцем и бормоча что-то в светлые усы.
– Двести долларов за фунт, – сказал он, подняв взгляд на Босса. – Слушай, так ведь там у нас на каждого по сотне фунтов. Мы двадцать тысяч долларов огребём! С такими деньгами можно вернуться домой.
– Чушь! – ответил компаньон. – Не за жалкой парой тысяч фунтов мы сюда явились. Деньги нам сейчас прямо в руки плывут. Синклер-химик говорит, что жила богатейшая, каких он никогда в жизни не видел. Остановка лишь за тем, чтобы доставить сюда машину. К слову, много ты сегодня набрал?
Эйб извлёк из кармана маленькую деревянную коробочку и протянул приятелю. В ней находилась примерно чайная ложка чего-то похожего на песок и два металлических зёрнышка величиной с горошину. Босс Морган засмеялся и протянул коробочку назад.
– Такими темпами, Заморыш, не разбогатеешь, – заметил он. Тут разговор прервался, и оба компаньона сидели, слушая, как ветер воет и свистит, налетая на их маленькую хижину.
– Есть какие новости из Бакхерста? – спросил Эйб и начал раскладывать по тарелкам ужин.
– Ничего особенного, – отозвался компаньон. – Билл Рейд застрелил Косого Джо в лавке у Макфарлейна.
– Хм, – без особого интереса отозвался Эйб.
– В Рочдейле появились беглые каторжники. Говорят, собираются в наши края.
Эйб присвистнул, наливая в кружку виски.
– Ещё что-нибудь? – спросил он.
– Особенного ничего, если не считать, что темнокожие пошаливают на дороге у Нью-Стерлинга и что Синклер купил фортепьяно и собирается привезти из Мельбурна дочь; она поселится в его новом доме по ту сторону дороги. Как видишь, милый мой, нам теперь будет на кого посмотреть, – добавил он и энергично принялся за ужин. – Говорят, она красавица.
– Всё равно ей не сравниться с моей Сью, – решительно возразил Эйб.
Его приятель улыбнулся, взглянув на вопиюще яркую картинку. Вдруг он опустил нож и прислушался. Сквозь завывания ветра и шум дождя можно было различить какой-то тихий стук, явно не относящийся к силам природы.
– Что это?
– А чёрт его знает.
Компаньоны бросились к дверям и остановились на пороге, усиленно всматриваясь в темноту. Где-то далеко, на Бакхерстской дороге, они различили приближающийся к ним огонёк, а глухой мерный стук становился всё громче.
– Двухместная коляска, – сказал Эйб.
– Куда же она направляется?
– Не знаю. Наверно, к речке, будут искать брод.
– Какой брод, дружище, после этого дождя в самом мелком месте не меньше шести футов, а течение такое, что хоть водяную мельницу ставь.
Огонёк, внезапно вынырнувший из-за поворота дороги, был уже гораздо ближе. Слышался бешеный топот копыт, грохот колёс.
– Лошади понесли, вот жуть-то!
– Не позавидуешь бедняге-седоку.
В посёлке Гарвей царили суровые нравы: свои горести каждый расхлёбывал сам и мало сочувствовал бедам соседа. Молодые люди смотрели, как мечутся по виткам извилистой дороги фонари, испытывая главным образом любопытство.