– Се… Сенька? Ковальчук? – повторил я, ни с того ни с сего тоже начав заикаться. – Вы что, его нашли? Но как?!
– Да очень просто. Я хорошо его разглядел, когда он шмыгнул к вам в д-двуколку.
– Разглядели? – переспросил я и сам на себя разозлился за попугайство. – Как вы могли что-либо разглядеть, если вас там не было?
– То есть как это не было? – с достоинством произнес Фандорин, насупил брови и вдруг загудел басом, показавшимся мне на удивлением знакомым. – «Живей, живей, раб божий!» Не признали? Я же, Зюкин, все время был рядом с вами.
Поп, тот самый поп из колымаги с клеенчатым верхом!
Взяв себя в руки, я придал лицу пристойную невозмутимость.
– Мало ли что вы были рядом. Но ведь за нами вы не поехали.
– А зачем? – Взгляд его голубых глаз был так безмятежен, что я заподозрил издевку. – Я видел д-достаточно. У мальчишки в сумке была газета «Московский богомолец». Это раз. В пальцы крепко въелась типографская краска, а стало быть, и вправду газетчик, каждый день сотни номеров через свои руки пропускает. Это два…
– Да мало ли мальчишек торгуют «Богомольцем»! – не выдержал я. – Я слышал, что этот бульварный листок в Москве расходится чуть не по сто тысяч в день!
– А еще у мальчишки на левой руке было шесть пальцев – не приметили? И это три, – невозмутимо закончил Фандорин. – Вчера вечером мы с Масой обошли все десять пунктов, где г-газетчики «Московского богомольца» получают свой товар и без труда выяснили личность интересующего нас субъекта. Правда, пришлось его немножко поискать, а когда нашли, то еще и побегать, но от нас с Масой убежать довольно трудно, в особенности такому юному созданию.
Просто. Господи, как это просто – вот первое, что пришло мне в голову. Действительно, нужно было всего лишь получше приглядеться к посланцу похитителей.
– Что же он вам рассказал? – нетерпеливо спросил я.
– Ничего интересного, – ответил Фандорин, подавив зевок. – Самый обычный Сенька. Зарабатывает продажей газет на кусок хлеба да еще на водку своей пьющей мамке. С уголовным миром никак не связан. Вчера его нанял какой-то «дядька», посулил т-трешницу. Объяснил, что надо делать. П-пригрозил брюхо распороть, если что напутает. Сенька говорит, дядька сурьезный, такой и взаправду распорет.
– А что еще он про этого «дядьку» сказал? – с замиранием сердца спросил я. – Как он выглядел? Как был одет?
– Обнакновенно, – мрачно вздохнул Фандорин. – Видите ли, Зюкин, у нашего с вами юного знакомца очень небольшой лексикон. На все вопросы ответ – «обнакновенно» и «а кто его знает». Единственная установленная примета н-нанимателя – «мордатый». Боюсь, это нам мало чем поможет… Ладно, пойду немного отдохну. Когда придет весточка от Линда, разбудите.
И ушел к себе, неприятный человек.
А я всё не решался далеко отойти от телефонного аппарата, что стоял в прихожей. Расхаживал взад-вперед, стараясь сохранять вид строгой задумчивости, но слуги уже начинали поглядывать в мою сторону с явным недоумением. Тогда я встал у окна и притворился, что наблюдаю, как лорд Бэнвилл и мистер Карр, оба в белых брюках и клетчатых кепи, играют в крокет.
Собственно говоря, они не играли, а с весьма кислым видом прогуливались по крокетной площадке, причем милорд беспрестанно что-то говорил, кажется, все больше сердясь. Наконец он остановился, обернулся к своему спутнику и пришел в истинное неистовство – замахал руками, а раскричался так, что даже мне через стекло было слышно. Никогда раньше не видывал, чтобы английские лорды вели себя подобным образом. Мистер Карр слушал со скучливым видом, нюхая свою крашеную гвоздику. Фрейби стоял несколько в стороне, на господ не смотрел вовсе, а покуривал трубку. Подмышкой у батлера были зажаты два деревянных молотка с длинной ручкой.
Вдруг лорд Бэнвилл выкрикнул что-то особенно громкое и влепил мистеру Карру звонкую пощечину, от которой у сего последнего слетело кепи. Я обмер, испугавшись, что британцы сейчас затеят прямо здесь, на лужайке, свой варварский бокс, но мистер Карр лишь кинул цветок под ноги милорду и пошел прочь.
Его светлость простоял на месте не более нескольких мгновений, а потом бросился вдогонку за своим сердечным другом. Догнал, схватил за руку, но мистер Карр рывком высвободился. Тогда милорд бухнулся на колени и в такой неавантажной позе засеменил за побитым. Фрейби, позевывая, двинулся следом со своими колотушками.
Я не понял, что у них там произошло, и, честно говоря, мне было не до их английских страстей. К тому же мне пришла на ум отличная мысль, освобождавшая от прикованности к телефону. Я послал за старшим из агентов и попросил его сменить меня в прихожей с тем, чтобы при звонке от похитителей за мной немедленно послали в оранжерею.
Кажется, описывая Эрмитаж, я забыл упомянуть о самом приятном помещении этого старого дворца – застекленном зимнем саде, выходившем своими высокими окнами на Москву-реку.
Именно это уединенное и располагающее к задушевной беседе место я избрал для того, чтобы исполнить дело, мучившее меня уже четвертый день. Следовало преодолеть проклятую застенчивость и сказать, наконец, бедной, исстрадавшейся мадемуазель Деклик, что ей не из-за чего так казниться. Ну откуда ей было знать, что за кустами спрятана еще одна карета? Ведь даже сам хитроумный Фандорин, знавший о докторе Линде, и тот не догадался.
Я велел Липпсу накрыть в оранжерее столик на два прибора и послал к мадемуазель спросить, не угодно ли ей выпить со мной чаю. (В Петербурге мы частенько сиживали так вдвоем за чашкой-другой доброго кяхтинского олонга.)
Уголок я выбрал славный, совершенно закрытый от остальной части оранжерии пышными кустами магнолии. Пока ждал гувернантку, очень волновался, подбирая правильные слова – недвусмысленные, но в то же время не слишком навязчивые.
Однако, когда мадемуазель пришла – печальная, в строгом темно-сером платье, с шалью на плечах – я не решился так сразу приступить к щекотливой теме.
– Смешно, – сказал я, откашлявшись. – И здесь сад, и там.
Я имел в виду, что мы сидим в зимнем саду, а за стеклом тоже сад, только натуральный.
– Да, – ответила она, опустив голову и помешивая ложечкой чай.
– Напрасно вы… – вырвалось у меня, но тут она подняла голову, взглянула на меня своими блестящими глазами, и я закончил не так, как намеревался. – … тепло оделись, сегодня совсем летний день, даже жарко.
Ее взгляд погас.
– Мне не жахко, – тихо проговорила мадемуазель, и мы оба замолчали.