Он пожал плечами.
— Куда скажешь. Это твой город.
Я продолжал ехать.
— Наверное, ты спрашиваешь себя, почему я позвонил, — продолжал он.
Я ничего не ответил.
— Я чувствовал себя твоим должником.
— Ты мне ничего не должен, — быстро возразил я. — Весь капитал у меня. Твой капитал, капитал Синклера.
— Мог бы не говорить, что ты богат, — сказал он. — Все это знают. Но деньги — это еще не все.
Я повернулся к нему.
— Вы только послушайте его, — улыбнулся я. — Зачем же ты это сделал?
Его темные глаза сияли за отполированными стеклами очков в черной оправе.
— Я не мог поступить иначе. Я боялся, что все полетит к черту.
Я горько рассмеялся.
— А тут подвернулся я. Как раз тот парень, что надо. Отличная комбинация.
— Ты помнишь, что я тебе тогда сказал? Когда-нибудь ты будешь благодарить меня за это.
Я продолжал смотреть на дорогу, ничего не говоря в ответ. Хотя мне было за что благодарить его. Тут, правда, есть одно «но» — ничего этого мне не было нужно.
— Знаешь, как поется в одной старой песне? — спросил он. — Как больно тем, кого мы любим.
— Не надо петь. Еще слишком рано.
— Да-да, — сказал он с жаром. — Всем делаем больно. Думаю, тебе это непременно должно быть известно.
— Ладно, ты мне об этом сказал, и теперь я знаю.
Неожиданно он разозлился:
— Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь. Я помог тебе стать богатым. Так что не забывай об этом.
— Поостынь, Сэм, — оборвал я его. — Ты только что сказал, что деньги — это еще не все.
Секунду он помолчал.
— Дай мне сигарету.
— Зачем? Ты ведь не куришь. — Я ухмыльнулся. — К тому же я видел эту уловку раз тысячу, не меньше.
Он знал, о чем я говорю.
— Я хочу сигарету.
Щелчком я открыл отделение для перчаток.
— Бери.
Его пальцы дрожали, когда он неумело прикуривал.
Мы как раз съезжали по извилистой дороге мимо Мемориального парка Уилла Роджерса, направляясь к берегу.
Солнце стояло уже высоко, когда я повернул машину на север. Он хотел уже выбросить окурок в окно, но я жестом показал ему на пепельницу.
— Это сумасшедшая страна: сначала здесь сто дней подряд не выпадает ни капли дождя, и все выгорает, а затем, когда наконец выпадает дождь, он затопляет все вокруг.
Я улыбнулся.
— Все сразу не бывает. Куда тебя дальше везти?
— Тормозни, хочу размять ноги.
Я свернул налево и въехал на стоянку. Мы вышли из машины и стали смотреть вниз на пляж.
Песок был белым, а голубая вода искрилась на солнце, волны мягко накатывали на берег длинными валами с венчиками белой пены. На берегу, возле маленького костра, уже сидели любители серфинга, некоторые из них были одеты в специальные гидрокостюмы. С ними были девушки, но парни даже не смотрели на них. Все они внимательно наблюдали за морем, прикидывая, какая волна будет подходящей.
— Сумасшествие какое-то, — сказал Сэм. — Эти ребята катаются на досках посреди зимы.
Я усмехнулся, стараясь зажечь сигарету. Дул легкий бриз, и я заслонил пламя рукой. Сэм похлопал меня по плечу. Когда я повернулся, спичка погасла.
— Ты знаешь, сколько мне лет?
— Шестьдесят два.
— Шестьдесят семь, — он поглядел мне в глаза.
— Ну, значит шестьдесят семь.
— Раньше я всегда уменьшал свой возраст и говорил, что мне на пять лет меньше. Даже тогда я был слишком стар.
Я пожал плечами.
— Какая разница?
— Я чувствую, что устал.
— Если ты никому не будешь об этом говорить, никто и не заметит.
— Мое сердце заметит.
Я посмотрел на него.
— Я уже не чувствую себя, как раньше.
Помолчав, я ответил:
— Поменьше надо трахаться.
Он усмехнулся.
— С этим давно покончено. Я даже смотреть на них не могу, голова кружится.
— Если ты хочешь сказать, что собираешься умирать, то мне все равно. Я никогда не считал тебя бессмертным.
Он уставился на меня.
— Зато я сам всегда так считал. — В его голосе звучала настоящая обида.
Я прикурил и отвернулся. Ребята уже пробовали воду, бриз доносил их голоса.
— Я продаю компанию, Стив. Я хотел, чтобы ты первым узнал об этом.
— А почему я?
— Ситуация похожа на ту, что была три года назад. Кроме тебя нет подходящей кандидатуры. Только сейчас все немножко иначе. Я не могу причинить зло тебе, а ты мне.
— Что-то не понимаю, — сказал я.
— Я хочу, чтоб ты вернулся.
— Нет. — Ветер унес мой ответ. — Я никогда не вернусь.
Он положил руку мне на плечо.
— Послушай меня. Послушай, что я тебе скажу.
Я молчал.
— «Паломар Плейт» даст мне за мою долю в компаниях тридцать два миллиона долларов.
— Ну так бери.
— Я бы взял, если б мог. Но это не все. Они хотят иметь определенную гарантию, а я ничего гарантировать не могу. Но они согласны принять тебя вместо меня.
Я долго молча смотрел на него.
— Меня это не интересует.
— Ты должен вернуться, — настаивал он. — Ты знаешь, через что мне пришлось пройти за эти несколько лет, пока ты сидел у себя на холме, считая свои деньги и развлекаясь с девчонками. Все шло кувырком, три года, все было не так. За что бы я ни брался, все летело коту под хвост. На моих глазах все обратилось в прах. Затем мне повезло, крупно повезло. Тогда все стали говорить, что Сэму Бенджамину снова улыбнулась удача. Но я-то лучше знаю, да и ты, впрочем, тоже. Ты сам все это для меня подстроил. И я пошел на это лишь потому, что только там мне еще доверяли. Это не мне улыбнулась удача, а тебе. Для меня заниматься этим одному — все равно что, встав на голову, пытаться писать вверх.
Он вытащил из кармана упаковку жевательной резинки, достал одну пластинку и, сняв с нее обертку, сунул ее в рот. Затем протянул пачку мне.
— Диетическая, без сахара.
Я покачал головой.
Он медленно жевал резинку.
— Ничего у меня больше не получается. Раньше я думал, может, дело в детях. Но теперь мне кажется, что мы слишком многого от них хотим. Мы хотим, чтобы они дали нам ответ, хотя они не могут даже найти эти ответы для себя. Ты знаешь, где сейчас Малыш?