Я ухмыльнулся.
— Мистер Синклер, вы и вам подобные пытаются это сделать почти полтора года, но это ни к чему не привело. Вам еще повезло, что мы контролируем только одиннадцать процентов мирового рынка, иначе вам бы пришлось вообще уйти со сцены.
Он уставился на меня.
— Никак не могу понять, нравитесь вы мне или нет.
Я встал.
— Вы деловой человек, мистер Синклер, поэтому не буду отнимать у вас время. Итак, я получил у вас работу или нет?
— Какую работу? — спросил он. — Я и не думал…
— Мистер Синклер, если вы позвали меня просто чтобы посмотреть на парня, который целует вашу дочь перед сном и желает ей спокойной ночи, то зря тратите свое и мое время. На мне целая вещательная сеть, и мне пора возвращаться на свое рабочее место.
— Сядьте, мистер Гонт, — сказал он резко.
Я продолжал стоять.
— Я думал предложить вам пост вице-президента, ответственного за составление программ, но сейчас что-то не уверен.
Я улыбнулся.
— Не беспокойтесь, меня это не интересует. Я уже три года занимаюсь этим.
Он снова посмотрел на меня.
— Так какую работу вы имели в виду? Может, вы хотите занять мое место?
— Не совсем так, — улыбнулся я. — Я хочу быть президентом «Синклер Телевижн».
— Вы шутите! — поразился он.
— Я никогда не шучу в делах.
— Дэн Ричи вот уже десять лет президент Эс-Ти-Ви. А до этого он был президентом «Радиовещательной Компании Синклер» в течение пятнадцати лет. Это один из самых лучших исполнительных работников в этой отрасли. Неужели вы полагаете, что туфли такого человека придутся вам впору?
— А я и не собираюсь их надевать, — ответил я. — Это старые туфли, их уже пора выбросить. Дэн Ричи принадлежит радио, а не телевидению. У вас на высоких постах нет ни одного исполнителя моложе пятидесяти двух лет, а основная часть вашей аудитории находится в возрасте до тридцати, и с каждым годом возрастная планка опускается. Как вы собираетесь что-то донести до них, если они уже давно перестали прислушиваться к тому, что говорят им родители? И я не собираюсь здесь вон из кожи лезть, чтобы убедить кучку стариков в правильности того, что я хочу сделать. Я хочу распоряжаться сам так, как считаю нужным. Больше меня ничего не интересует.
Некоторое время он молчал.
— А я могу быть уверен, что вы прислушаетесь к моему мнению?
— Нет, конечно, — улыбнулся я. — Но вы можете быть уверены, что кое-чье мнение я обязательно приму к сведению.
— Чьё же?
— Аудитории, — сказал я. — В настоящее время Эс-Ти-Ви находится на четвертом месте, уступая трем другим телесетям, а через два года мы будем на первом месте или чертовски близко к нему.
— А если нет?
— Тогда можете повесить на меня всех собак. Но в любом случае хуже не будет, ниже четвертого места мы не опустимся.
Он снова опустил глаза на бумаги, лежащие на столе, и долго молчал. Когда он наконец заговорил, голос его звучал совсем иначе. Теперь со мной говорил отец Барбары.
— Вы собираетесь жениться на моей дочери?
— Это что, одно из условий приема на работу?
Он помялся:
— Нет.
— В таком случае я не собираюсь на ней жениться.
Было заметно, что следующие слова дались ему с трудом:
— Но как быть с ребенком?
Я посмотрел на него. Он сразу вырос в моих глазах на десять пунктов.
— Мы займемся им сегодня.
— А врач хороший?
— Самый лучший, — ответил я. — Частная клиника в Скарсдейле.
— Вы позвоните мне, когда все кончится?
— Да, сэр, — сказал я. — Я обязательно позвоню.
— Бедная Барбара, — он вздохнул. — Она такая хорошая девочка.
Как можно объяснить отцу, что его дочь наркоманка и большую часть своего свободного времени посвящает тому, что накуривается марихуаной до умопомрачения?
— Этот ребенок — ваш?
Я посмотрел ему прямо в лицо.
— Мы не знаем.
Он опустил глаза.
— Если врач скажет, что возможны осложнения, вы ведь не позволите ему это сделать?
— Не позволю, — сказал я. — Возможно, вам покажется странным, сэр, но мне тоже небезразлична Барбара, и я не хочу, чтобы ей было больно.
Он глубоко вздохнул и поднялся, протягивая мне руку.
— Вы приняты. Когда можете приступить?
— Завтра, если вы не против. Я уволился на прошлой неделе и лишь сегодня утром освободил свой письменный стол.
Впервые за все время нашего разговора он улыбнулся.
— Итак, до завтра.
Мы пожали друг другу руки, и я направился к двери. Приоткрыв ее, я обернулся.
— Кстати, на каком мы этаже?
— На пятьдесят первом.
— А на каком этаже кабинет Ричи?
— На сорок девятом.
— Я хочу, чтобы мой был на пятидесятом, — сказал я и закрыл за собой дверь.
Я еще раз нажал на кнопку звонка. Из квартиры доносился рев проигрывателя. Она так и не подходила к двери.
Я толкнул дверь, и она открылась. Едва я вошел, как в нос мне ударил тяжелый, сладковато-едкий дух марихуаны. Здесь было так накурено, что достаточно пройти через комнату, чтобы забалдеть. Я распахнул окна и выключил проигрыватель. Воцарилась непривычная тишина.
— Барбара! — позвал я.
Ответа не было. Затем я услышал ее хихиканье. Я подошел к спальне и остановился в дверях. Она сидела голая на полу, во рту — сигарета с марихуаной. Над ней стоял высокий чернокожий юноша. На его торчащем пенисе висело игрушечное ведерко, наполненное водой.
Он заметил меня раньше ее и сделал отчаянную попытку подхватить ведерко, когда у него пропала эрекция. Ему это удалось, но все же немного воды пролилось на Барбару. Юноша побледнел, а Барбара повернулась ко мне.
— Стив! — В ее голосе звучала укоризна. — Ты напугал его.
— Извини. — Я вошел в комнату.
Юноша шарахнулся назад.
— Вы ее муж? — Его голос дрожал.
Я покачал головой.
— Ее бойфренд?
— Не будь дураком, Рауль, — сказала она резко. — Это просто друг. — Она снова повернулась ко мне и хихикнула. — Ты только что сэкономил мне пятьдесят долларов. Рауль сказал, что если у него упадет раньше, чем через час, то я выиграла.
Я вытащил из кармана две купюры и передал юноше.