— Надо позвонить ей, — сказал Дакс и, сняв трубку, набрал номер. Он долго слушал гудки, но никто так и не ответил.

Когда он положил трубку, на лице его была написана тревога. Ведь кто-то должен был ответить на телефонный звонок, даже если самой Каролины не было дома, там всегда были слуги.

— Никто не ответил? — спросил Котяра. Дакс молча покачал головой.

— И что ты думаешь по этому поводу? Дакс глубоко вздохнул.

— Боюсь, что с нашими друзьями случилось несчастье.

Каролина сидела на краешке стула и смотрела на звонивший телефон. Напротив нее развалился в кресле немецкий офицер в сером штатском костюме.

— Почему вы не берете трубку? — спросил он. — Ведь это может звонить ваш брат. А вдруг у него серьезные неприятности?

Каролина отвела взгляд от телефона.

— Я уже целый месяц ничего не слышала о своем брате, — сказала она. — С чего бы он стал теперь звонить?

— Я же говорил вам, — спокойно повторил немец, — что на товарной станции была предпринята попытка диверсии. Она, конечно, провалилась: мы убили всех диверсантов, кроме одного, который убежал. Он ранен, и мы подозреваем, что это ваш брат.

— А какие у вас для этого основания? — возразила Каролина. Телефон перестал звонить, и она облегченно вздохнула. — Я слышала, что он находится в лагере, куда попал после того, как его взяли в плен во время боев за линию Мажино.

— Он бежал. Я же говорил вам, что он бежал. — Первый раз в голосе немца прозвучали нотки нетерпения. — А кроме того, один из диверсантов перед смертью признался, что это был ваш брат.

В голосе Каролины прозвучало презрение.

— Я уже наслышана о таких признаниях. Немец повысил голос.

— И тем не менее, это был ваш брат. Он ранен и находится где-то в Париже. Возможно, лежит сейчас недалеко отсюда и истекает кровью. Если бы мы нашли его, у него появился бы шанс выжить.

— Каким образом? — с сарказмом спросила Каролина. — И зачем? Чтобы его пытали, а потом поставили к стенке и расстреляли?

— Не такие уж мы жестокие, не стоит верить слухам, которые распускают наши враги.

Каролина ничего не ответила, она взяла из ящичка на столе сигарету, а немец быстро наклонился и поднес ей зажигалку.

— Почему бы вам не прислушаться к голосу разума? Вы наверняка все отлично понимаете, в конце концов, ваша семья когда-то жила в Германии и вы были немцами.

Каролина глубоко затянулась и посмотрела на офицера.

— Это было почти сто лет назад, и уехали мы оттуда, потому что мы евреи. Мало что изменилось с того времени, чтобы мы могли забыть об этом.

Эсэсовец откинулся на спинку кресла.

— Несмотря на все то, что вы слышали, в третьем рейхе рассуждают разумно. Немец всегда остается немцем, и даже ваше еврейское происхождение вполне может быть забыто.

Каролина посмотрела ему прямо в глаза.

— Вы, может быть, и забудете. Но разве я смогу забыть?

Немец плотно сжал губы и выхватил у Каролины изо рта сигарету. Вся его любезность мгновенно улетучилась.

— Еврейская сука! В следующий раз, когда зазвонит телефон, ты возьмешь трубку!

— А если нет?

Резким движением он хлестнул ее по лицу тыльной стороной ладони. Каролина упала на пол. Эсэсовец поднялся из кресла и остановился над ней. Его холодные глаза излучали ненависть.

— А если нет, — тихо произнес он, — то ты очень пожалеешь о том, что не сделала этого.

Зажав рукой раненое плечо, Роберт стоял в подъезде напротив своего дома, чувствуя, как между пальцев сочится теплая кровь.

Уже почти наступило утро, а из-за тяжелых штор в библиотеке все еще пробивался слабый свет. Перед домом стояла машина, в которой сидели два немецких солдата.

Внезапно парадная дверь распахнулась, и из нее в сопровождении мужчины вышла Каролина. Мужчина был в штатском. Солдат выскочил из машины, распахнул дверцу, и, пока Каролина садилась, мужчина отдал солдату приказание.

Роберт услышал, как в прохладном утреннем воздухе раздалось короткое: «Яволь». Мужчина сел в машину рядом с Каролиной и захлопнул дверцу. Мотор взревел, и солдат, проводив взглядом машину, направился в дом.

Подождав, пока за ним закроется дверь, Роберт вышел из своего укрытия и в нерешительности остановился. То, что они забрали Каролину, заставило его на время забыть о своей ране. Ему не надо было рассказывать, как фашисты поступают со своими пленниками, холодная дрожь пробежала по его телу. Надо было что-то срочно предпринять, чтобы вырвать Каролину из их рук.

У него мелькнула мысль пойти и сдаться, но здравый смысл все же возобладал. Это была бы бессмысленная жертва. Просто они оба оказались бы в лапах нацистов. Он вновь почувствовал острую боль в плече, от резких движений кровотечение усилилось, он почувствовал, что слабеет, и заплакал от отчаяния. Ниже по улице раздался стук тяжелых кованых сапог.

Он не стал любопытствовать, кто это, он слишком хорошо знал этот стук. Юркнув в темную аллею, он затаился и не поднимал голову, пока шаги окончательно не стихли.

После этого он бесцельно побрел по предрассветным улицам. Идти ему было некуда, все товарищи погибли, и повсюду его подстерегали фашисты. От потери крови у него кружилась голова. Если ему никто не поможет, он не сумеет скрыться от немцев, они найдут его лежащим на улице.

17

В трубке послышался приглушенный, настороженный голос.

— Мсье Ксенос, это мадам Бланшетт. Вы меня помчите?

— О чем разговор, конечно. — С той самой первой ночи в Париже Дакс почти каждый день проходил мимо ее дома. — Как поживаете, мадам?

— Отлично, но вы меня несколько разочаровали. После возвращения в Париж ни разу не зашли к нам.

Дакс очень удивился, он ведь никогда не был клиентом мадам Бланшетт. Ее клиентом был барон, вдруг вспомнил Дакс.

— Прошу прощения, мадам, просто был слишком занят.

— Мужчина не должен быть поглощен делами до такой степени, чтобы у него не оставалось времени немного развлечься, — с упреком заметила мадам Бланшетт. — Только отдых помогает мужчине поддерживать форму.

Дакс рассмеялся.

— Еще раз прошу прощения, мадам.

— Я осмелилась позвонить вам в надежде, что вы посетите нас сегодня вечером. Я даю необычный прием, эго должно быть забавно, вы сможете увидеть кое-что новенькое.

Дакс бросил взгляд на настольный календарь.

— У меня назначена встреча...

— Мы будем очень расстроены, если вы не придете, мсье Ксенос, — оборвала его мадам Бланшетт. — В конце концов, этот прием задуман ради вас.

В ее голосе звучала странная настойчивость.