— Никак не могу понять тебя, Джонни. — Его голос звучал мягко.
Джонни ничего не ответил.
— Вроде ты настоящий герой, а боишься вылезти из кровати, — продолжал он тем же спокойным голосом. — В одиночку покончил с немецким пулеметным гнездом, получил за это медаль, вообще-то две медали — нашу и французскую, — в его голосе прозвучала гордость, — а сейчас боишься вылезти из постели.
Джонни выругался. Повернувшись, он взглянул Рокко в лицо.
— Пусть они себе в задницу засунут эти медали! Джо тоже их получил, но к чему они теперь ему? Я тебе сто раз говорил, что я там был не один. Если бы я знал, что случится, я бы остался там и не сдвинулся с места. Я не собирался быть никаким героем.
Рокко ничего не ответил, и несколько минут они молча курили. Джонни первым нарушил молчание.
Махнув рукой в сторону семи пустовавших в палате коек, он спросил:
— Когда поступят новенькие?
Рокко, оглянувшись, обвел глазами койки и ответил:
— Завтра утром, так что пока у тебя личная палата. — Прищурившись, он внимательно посмотрел на Джонни. — А в чем дело, Джонни? Чувствуешь себя одиноким?
Джонни снова ничего не ответил.
Рокко встал и отодвинул стул. Он посмотрел на Джонни, в его глазах была жалость, хотя голос звучал небрежно.
— Захотел бы ты, и тебя бы тоже выписали, Джонни.
Лицо Джонни застыло. Он ответил так же небрежно:
— Мне нравится здешнее обслуживание, Рок. Думаю, что еще отдохну здесь.
Рокко медленно улыбнулся.
— Это транзитный отель, Джонни, люди здесь не устраиваются на всю жизнь.
Джонни раздавил сигарету в пепельнице, посмотрел на Рокко и с горечью ответил:
— Тебе-то хорошо, Рок, тебя здесь никто и ничто не держит, а свои мысли лучше держи при себе.
Рокко молча взял с постели поднос и поставил его на маленькую металлическую тележку. Отвезя тележку к двери, он вернулся к кровати и взял в руки костыли. Посмотрев на них, он перевел взгляд на Джонни.
— Тут полно парней, которые были бы счастливы, если бы могли ходить хотя бы на костылях. Выбрось из головы дурь, Джонни! Ты же не можешь лежать в постели всю жизнь.
Джонни повернулся лицом к стене.
Рокко стоял неподвижно, еле сдерживая слезы. Одно и то же изо дня в день с тех пор, как он нашел Джонни в воронке на месте бывшего пулеметного гнезда.
Неподалеку лежало тело Джо, а рядом с ним — три мертвых немецких солдата. Джонни был почти без сознания, но в бреду продолжал повторять:
— Моя нога… эти негодяи искололи ее иголками…
Рокко быстро опустился на колени рядом с ним и перевернул его. Правая штанина Джонни пропиталась кровью. Выругавшись про себя, он быстро разрезал штанину и увидел над коленом пулевое отверстие, из которого, пульсируя, вытекала кровь.
Оторвав лоскут от своей рубахи, он сделал повязку, чтобы остановить кровь, и лишь после этого попытался передвинуть его ногу.
До сих пор крик Джонни стоит у него в ушах. В нем были боль и ужас. Крик эхом разнесся по полю.
— Рокко! — закричал Джонни, внезапно узнав его. — Не отрывай мою ногу! — Тело Джонни обмякло, и он потерял сознание.
Рокко притащил его в полевой лазарет. Он молча стоял, глядя, как врач осматривает ногу, неодобрительно покачивая головой. Он наблюдал, как хирург, разрезав ткани, обнажил сломанную кость. Видел он, и как тот почти небрежно ампутировал ногу и бросил ее в кучу валявшихся в углу конечностей. Затем он увидел, как хирург туго натянул кожу на обрубок, сшил ее, оставив лишь небольшое отверстие для гноя.
Джонни отправляли в госпиталь после операции, и Рокко шел рядом с носилками. Джонни схватил его за рукав. Глаза были широко раскрыты и с тревогой глядели на него.
— Рокко, не дай им отрезать мне ногу, останься со мной, не дай им это сделать.
Глаза Рокко наполнились слезами.
— Спи, Джонни, — сказал он, — я не позволю, чтобы они сделали тебе больно.
Война закончилась, но Рокко не демобилизовался вместе со всеми, он перевелся в медицинские части и следовал за Джонни из госпиталя во Франции в госпиталь на Лонг-Айленде. Он дал себе слово, что будет с Джонни до тех пор, пока тому будет нужна его помощь. Возможно, он чувствовал укоры совести, — ведь это он послал Джонни на задание. Но не его вина, что все так вышло. В тот день все шло наперекосяк, даже сейчас он не мог понять, как, несмотря на такую путаницу, наступление закончилось успешно.
А теперь он стоял возле кровати, глядя на Джонни. Нагнувшись, он положил руку ему на плечо.
— Джонни, — мягко позвал он, — Джонни, посмотри на меня.
Джонни медленно повернулся, чувствуя на своем плече тепло ладони, и взглянул в лицо Рокко. Тот смотрел на него с состраданием.
— Я понимаю твои чувства, Джонни, но тебе от этого никуда не деться. Тебя ждут дела, тебя ждут друзья. И я не позволю, чтобы ты все время прятался от них здесь. — Он глубоко вздохнул. — И ты начнешь ходить, потому что я найду способ заставить тебя это сделать.
Джонни молча смотрел на него, затем, собравшись, ответил:
— Если хочешь найти способ заставить меня ходить, — сказал он горько, — найди тогда мою ногу. — И он снова отвернулся к стене.
Рука Рокко повисла в воздухе. Ответ Джонни причинил ему боль. Он медленно побрел вон из комнаты.
Ночью Джонни преследовал кошмар — он бежал по длинной знакомой улице, улица была так длинна, что не видно было ни конца ни края, но Джонни все же знал, что его ждет в конце улицы, и он спешил туда. Он все бежал и бежал, и наконец вдали показался конец улицы. Там стояла девушка. Хотя он не мог различить ее лица и видел лишь очертания гибкой фигуры, он знал, кто она.
Внезапно улица наполнилась народом. Они стояли и, глядя, как он бежит, указывали пальцами и смеялись. «Вы только посмотрите на этого одноногого калеку, который пытается бежать», — покатывались они со смеху.
Сначала Джонни не обращал на них внимания. Все его мысли были о девушке, которая стояла, ожидая его, но чем ближе он становился к ней, тем громче хохотали люди. Наконец он остановился.
— Над кем вы смеетесь? — спросил он.
— Над тобой, — ответил один из них злорадно. — Все знают, что одноногий калека бегать не может.
— Я могу, — сказал Джонни.
— Не можешь, — ответил ему издевающийся хор голосов.
— Могу, могу! — заорал он на них. — Сейчас я вам покажу.
Повернувшись, он попытался побежать, но внезапно понял, что не бежит, а лишь неловко ковыляет. Вне себя от отчаяния он все же пытался бежать, сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди. Тут его вдруг охватил ужас, и он упал.