— А вот это? — не давая мне опомниться, Шацкий положил передо мной листок со схемой, нарисованной Виталием.
Я чувствовал себя безбилетным пассажиром, к которому подошел контролер. Да, я их недооценил, подумал я. Черт, как можно было допустить такую оплошность?
Уставившись на лежавшие передо мной листки, я лихорадочно соображал, как вести себя дальше. Проблемы с госбезопасностью, особенно сейчас, мне нужны были меньше всего на свете. Но и оправдываться, подобно нашкодившему и пойманному с поличным мальчугану, мне не хотелось. В конце концов, оправдываться мне было совершенно не перед кем и не в чем. Я набрал полную грудь воздуха и как можно уверенней сказал:
— Что касается тетради, может, он и упоминал что-то. Я пьяный был, не помню. А письмо он мне потом передал. Да, он меня просит разыскать какую-то свою тетрадь. Но что это и где это, я по-прежнему знаю не больше вашего. И у меня, вообще-то, дела есть поважнее, чем какую-то там тетрадь разыскивать. А то, что Виталий написал, будто собирается на Лысую гору, ни о чем не говорит. Может, он туда передумал идти и пошел в другое место. Мало ли куда он мог пойти? У него в Ненецком округе таких мест на примете сами знаете сколько. А вот вы скажите, на каком основании вы обыскивали мой номер без моего ведома и согласия? Изъяли чужую вещь? Читали письмо, которое не вам написано? Это, по-вашему, хорошо? Я хоть и не юрист, но знаю, что такие вещи делаются с санкции прокурора. Вот и покажите мне ордер или какой там надо документ! А потом будем разговаривать.
Шацкого моя тирада, казалось, несколько смутила. Он явно такого от меня не ожидал.
— Что ж, такая наша работа. Зачастую и грязная бывает, и неблагодарная, но кому-то ж надо ее выполнять, — он выговорил это даже с некоторым сожалением. — В интересах дела приходится и на такое идти. Но вы насчет законности наших действий не волнуйтесь: если нужно, все необходимые документы мы вам покажем. К вашему сведению, в отдельных случаях допускаются подобные мероприятия и без санкции, когда ситуация не терпит отлагательства. А сейчас, смею заверить, как раз такой случай. Вас же не было, вот мы и оказались вынужденными прибегнуть к услугам гостиничного персонала. И, как оказалось, не зря.
— Вы правы, не зря, — сказал я как можно более серьезно. — Вы меня приперли к стенке, и я сделаю сейчас официальное признание.
Шацкий сразу хищно подался вперед, и на его лице засияло удовлетворение.
— Вот так бы сразу, а то «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», — усмехнулся он. — Значит, все-таки не напрасно мы рассчитывали на вашу гражданскую сознательность. Говорите, я весь внимание.
— Мы с гражданином Богатыревым, — сказал я медленно и внятно, — приехали в Нарьян-Мар по предварительному сговору с целью захватить в заложники городскую администрацию. И заодно отравить водопроводную сеть.
Видя, как вытягивается и каменеет лицо следователя, я мстительно добавил:
— А еще у нас с ним во всех крупных городах имеется тайная сеть сообщников. Мы планируем в ближайшее время провести серию крупных терактов.
— Ну, вот что, — сказал Шацкий после недолгой паузы. — Если вы намерены шутки со мной шутить, то мы можем продолжить разговор в другой обстановке. И там вам будет не так весело. Я могу и такое устроить, если не хотите по-хорошему.
— Но мы же с вами взрослые люди, Павел Борисович! — воскликнул я, понимая, что дело принимает совсем не смешной для меня оборот. — Неужели вам самому все это не кажется абсурдом?! Ну, не знаю я ни про какую тетрадь, будь она неладна! И не вижу я ничего криминального в Виталиной работе! Он что, обвиняемый по уголовному делу? Или подозреваемый? Или в розыске? Ну, раз нет, так чего тут мутить воду! А я тут вообще ни при чем! От меня-то вы чего хотите?
— Он, если хотите знать, фигурант в оперативной разработке, — небрежно пояснил Шацкий. — И ему крупно повезет, если только таковым он для нас и останется. А что касается вас, Алексей Романович, то вы тоже можете подпортить себе карьеру, если откажетесь с нами сотрудничать. У нас руки длинные, сами знаете. Так что давайте-ка вернемся вот к этой схеме, — он постучал ногтем по листку бумаги, где были план местности и обозначения. Я так понимаю, это место, где Богатырев спрятал свою рукопись, правильно?
— Может быть, — сказал я, пожимая плечами, — но мне добавить нечего. И давайте закончим с этим, ладно? Хотите, ищите эту тетрадь сами, а меня оставьте, пожалуйста, в покое.
— Ай-яй-яй, Алексей Романович, — мягко и укоризненно покачал головой Шацкий, но в его глазах загорелся недобрый огонек, а на скулах выступили красные пятна. — Не хотите вы нам помочь! А знаете, что ваши действия могут быть квалифицированы как пособничество в противозаконных действиях? И как намеренное укрывательство сведений, имеющих значение для следствия?
Кровь бросилась мне в голову. Как бы ни могло быть расценено мое отношение к их затеям, но с его стороны это был явный перебор.
— Это полный бред, — жестко сказал я. — Вы можете меня допросить в качестве свидетеля. Но обвинить меня вам совершенно не в чем, даже не в чем заподозрить. И вы сами это прекрасно знаете. У вас даже на Виталия ничего нет, кроме смутных подозрений, которые ни на чем не основаны.
— Нет, так будут, — спокойно, но зло сказал Шацкий. По нему было видно, что он недоволен разговором. — А с вами вот что: пока вам уходить за пределы города запрещается. Вот, пожалуйста, подпишите здесь, что вы обязуетесь ближайшие десять дней не покидать Нарьян-Мар. И сделайте одолжение, будьте после шести вечера и до десяти утра в гостинице.
С этими словами он выложил на стол еще какую-то бумагу и подвинул мне.
— Ничего я подписывать не буду, — сказал я, подвинув ему бумагу обратно. — Я не подследственный! И повторяю: меня ваши мероприятия не касаются, и вы тоже мне не мешайте своим делом заниматься, ладно?
— Ладно, не хотите, как хотите, — сказал Шацкий, складывая свои бумаги в папку и вставая. — Но имейте в виду: сейчас я говорю вам, как должностное лицо. Так что уж давайте лучше не обострять отношения. Это и в ваших, и в наших интересах. В противном случае, я имею все основания и полномочия вас задержать.
— Не имеете, — с каким-то неожиданным для себя самого злым упрямством возразил я. — Я буду делать то, что считаю нужным!
— Я вас предупредил! — сказал Шацкий в дверях. — Чтобы потом не было недоразумений. Счастливо оставаться!
С этими словами он вышел, нервно хлопнув дверью, и в коридоре послышались его удаляющиеся шаги.
Настроение у меня было самое что ни на есть скверное. Никогда не думал, что у меня в жизни могут возникнуть какие-то проблемы с правоохранительными органами, а тут на тебе. Может быть, и не стоило так ершиться, думал я. Но он меня завел своими безапелляционными требованиями. Кроме того, я знал, что ничего противоправного не совершил и бояться мне нечего. И все-таки было не по себе. Самое неприятное было то, что выполнить обещание, данное Виталию, теперь стало очень трудной задачей.