Процесс перевоплощения прошел без эксцессов, и конечный итог его был весьма утешителен и, главное, правдоподобен. Курилов превратился в очкастого лохматого голландца в цветастой рубахе, жилетке и простеньких потертых джинсах, стоивших, однако, не меньше двухсот долларов. То есть настоящих, а это главное.
Я же обратилась в безвкусно обряженную британку в нелепых шортах, джинсовой рубахе и каких-то невообразимых туфлях. Макияжа почти не было, то есть он был нанесен таким образом, что цвет лица и губ казался естественным и присущим мне от природы, между тем как это, разумеется, было не так.
Кроме того, я окрасила несколько прядей волос в ярко-рыжий цвет.
После этого мы провели пробный акт идентификации наших персон, в роли подопытного кролика выступала Анна Ивановна.
Я двинулась к кухне, натыкаясь на расставленные там и сям бесчисленные кадки, ящики, горшки с разнообразными растениями, под конец едва не снеся мини-парник у самого входа. На кухне священнодействовала Анна Ивановна, успевая одновременно следить за варящимися и жарящимися на плите кушаньями, поливать какой-то до отвращения похожий на сжавшуюся для прыжка змею отросток, а также рыхлить землю в огромной кадке с плодоносящим (!) апельсином.
— Здрасте, а Андрей дома?
Она скользнула по мне удивленным взглядом и проговорила:
— Дома, дома… постой, а как же ты зашла, дочка? Никак, я опять забыла захлопнуть входную дверь?.. Вот память никуда стала, а?
Я удовлетворенно усмехнулась: первая проверка, можно сказать, удалась.
* * *
Проблем с транспортом тоже не возникло, поскольку невдалеке у Курилова был гараж с раздолбанной до безобразия, поцарапанной, но все-таки машиной, хоть и без заднего бампера и с треснувшим лобовым стеклом. Зато «Ауди». Он пригнал ее к самому дому и спрятал в переулке, да так искусно, что у людей Хачатуряна, прямо скажу, было до обидного мало шансов ее обнаружить.
Ровно в десять Гонза вышел из дома и встал под фонарем буквально в двадцати метрах от того места, где стояла наша машина. Надо сказать, что неизвестные появились пунктуально и из приоткрывшегося тонированного стекла выглянуло лицо.
Это был Дрон.
Дрон вышел из машины и начал с редкостной методичностью и целенаправленностью запихивать Гонзу на заднее сиденье. Именно так можно было охарактеризовать этот процесс, потому что Андрюша, словно в детской сказке про Иванушку-дурачка, не желал лезть в печь и конвульсивно сучил ручками и ножками, что крайне осложняло жизнь Дрону.
Вероятно, Гонза просто перепугался не на шутку.
Наконец, все это Дрону надоело, и он пнул несчастного Гонзу с такой силой, что тот пулей влетел в машину.
— Я тебе, гнида, это припомню, — пробурчал себе под нос Курилов, очевидно, под гнидой разумея рукоприкладствующего Дрона.
— Поехали! — выдохнула я.
К ночному клубу «Алое небо» мы подъехали примерно в двадцать минут одиннадцатого. Припарковались в пяти метрах от гоблинской машины, откуда несколькими секундами ранее Дрон и Стоерос (еще один старый знакомый!) под белы рученьки вывели святого мученика Гонзу, которого, будь я патриархом Московским и всея Руси Алексием Вторым, канонизировала бы лишь за выражение лица, достойное утыканного стрелами святого Себастьяна.
В клубе, несмотря на ранний час, было довольно людно, и у стойки бара толпился народ, жаждущий промочить свою глотку дорогущими местными коктейлями. Среди них мы увидели парочку уже основательно припитых лохматых немцев, одетых еще более несообразно и разношерстно, чем мы с господином Станиславским, и громко разговаривающих с сильным баварским акцентом.
— Гутен таг, дейчланд камераден, — пробурчала я себе под нос и направилась к потомкам тевтонских рыцарей, краем глаза наблюдая за Гонзой, которого повели в дальний угол зала, где в полумраке за столиком неподвижно сидел человек. О нем я могла судить лишь по силуэту. Высокий мужчина в элегантном пиджаке. Время от времени он подносил к губам бокал и делал небольшой глоток. Только одно движение, но даже по нему я смогла понять, кто передо мной. Ведь память жестов и движений порой куда основательней и устойчивей, чем даже зрительная, и потому, скопировав для себя небрежный, полный самоуверенной, хладнокровной вальяжности жест этот, я вспомнила, кому он мог принадлежать.
Красив, красив ты, Ашот Хачатурян, но еще красивее ты будешь смотреться в гробу. Пышные поминки, застывшие торжественные лица родственников и друзей — последний, посмертный триумф сильного и жестокого, и оттого еще более красивого зверя.
У порога клуба тебя уже поджидает никогда не промахивающийся Мангуст, который остался там на случай непредвиденных эксцессов, и потому у тебя нет шансов. Равно как нет их у тех, кто стоит за тобой. Полковника Путинцева, и того, второго и главного, кто и инициировал всю эту замечательную антидемидовскую кампанию.
…Все вышло куда проще, чем я предполагала. После двухминутной беседы Ашот поднялся и, пошатываясь, двинулся к выходу. За ним пошли Дрон, Гонза и Стоерос — именно в таком порядке.
Женя, обрати внимание на этот вопиющий непрофессионализм господина Хачатуряна — ведь он попросту пьян. Очевидно, для него это дело тоже не представляется самым приятным и желанным, не исключено, что и действует он под определенным прессингом и таким образом, несоразмерно потребляя алкогольные напитки, просто снимает нервный стресс.
Но, помимо пьяного Хачатуряна, существует еще трезвый полковник Путинцев, и потому уязвимость Хачатуряна и его подручных может обернуться искусно замаскированной ловушкой для Жени Охотниковой и Кости Курилова, которые, как известно, нанесли жестокий урон профессиональной чести полковника не далее, как сегодня утром, и он наверняка желает вернуть должок.
Но ничего, эти два пьяных немца просто посланы небом, чтобы принести мне удачу. Вот один из них наткнулся на Хачатуряна и оглушительно заорал что-то, явно сожалея о своей неловкости и спрашивая, чем он может искупить ее перед герром руссишем. Ну, тоже мне, нашли русского!
Хачатурян пробормотал невнятно несколько армянских слов, очевидно, ругательных, и, крепко ухватив одной рукой немца за плечо, а другой — потирая ушибленный бок, произнес негромко, но очень внятно:
— Слющь, ты, сматрет нада, когда идещ, да?
Немец перешел на чудовищно плохой русский и, нещадно коверкая слова, начал предлагать герру выпить вместе с ним. Дескать, он, крупный немецкий шоу-бизнесмен Александр Фюрц, хочет в кои-то веки выпить с русскими в неформальной обстановке, потому что презентации ему уже надоели, и все такое. Мне почему-то показались знакомыми интонации его голоса, не исключено, что я видела его раньше, и еще более не исключено, что именно на одной из тех презентаций, на скучность которых он только что так сетовал.
И тут пьяный Хачатурян начал соглашаться, вероятно, почтя совершенно необходимым для своего душевного спокойствия выпить с немецким бизнесменом, преподать ему науку пить по-кавказски, ну и, конечно — как без того! — поговорить «за жись»… Ну и ну!