– Видимо оттого, что киноартисты – единственные художники вашего мира, которым позволяют быть собой…
«Что же мы делаем, – подумала вдруг Наташа, – мы спорим о чём-то несущественном, а ведь у нас так мало времени на то, чтобы быть вместе».
– Ты извини, если я вижу кого-то ещё, кроме тебя, – глядя куда-то в сторону, тихо сказал Рыба. – Это не потому, что я хочу их видеть.
Наташа обняла его, словно пытаясь оградить от целого мира.
– Это ты извини. Я глупая, да. Но мне бы хотелось спрятать тебя от всех, от всех, от всех.
– От всех, кто в моих снах, или в твоих – тоже?
А ведь правда. Там, в хрупком мире, гораздо больше конкуренток. Все эти феи с розовыми волосами, в развевающихся одеждах, и многие из тех, кого Наташа просто не видит. Но выбрал-то он её. Значит…
– Не надо меня прятать, – вдруг серьёзно сказал Рыба, – потом сама не отыщешь.
– Ключ… – спохватилась Наташа. – Куда-то я спрятала ключ…
И тут только поняла, что так тяготило её весь день, что она даже придумала нелепую историю про Рыбу и Кэт. Ключ от комнаты переговоров у неё под пяткой, и он натирает ногу!
Она повесила ключ на место и отметилась в журнале регистрации. Утренние переговоры назначал Митя, с него и спрос. А Митю и без того достаточно чихвостят за мелкие и крупные пакости, которые он невзначай делает коллегам, так что проклятья людей, не попавших сегодня в малую переговорную, наверняка отскочили от него, как каучуковые мячики от железобетонной стены.
У директора премии был гипнотический голос. Бархат, пропитанный коньяком. Повергающий в транс и обращающий в слух. Этот голос хотелось слушать как музыку, не вдумываясь в смысл, который он пытается до вас донести.
Многие так и делали: слушали, а заслушавшись, улетали за облака. Голос стихал, облака рассеивались, но собеседники уже стыдились переспрашивать – чтобы обладатель чарующего колдовского голоса не подумал, будто они такие дураки, что с первого раза понять не могут.
В один прекрасный вечер на удочку этого голоса попались сразу двое: Марина Безъязыкова, она же Мара, и Пётр Тётушкин, он же Петя, молодой филолог из Санкт-Петербурга. Директор премии умолк, потом улыбнулся, как утомлённый добрыми делами волшебник, положил на стол договор, и рыбки угодили в сети.
По этому договору Мара и Петя должны были в течение полугода вычитывать рукописи, которые со всех концов страны придут на премию «Алло, мы ищем сценарий». Рыбки послушно расписались там, где заботливый волшебник, или кто-то из его помощников, поставил простым карандашом едва заметные галочки.
Обладатель голоса исчез. Наваждение рассеялось. Мара и Петя остались наедине с рукописями.
– Вот повезло мне! – сказал Петя. – Неделю назад приехал в Москву, и уже вляпался. Ты сумму прописью разглядела? Которую мы получим в случае выполнения и так далее?
Мара прочитала сумму прописью.
– Два раза сходить в Макдональдс, и потом ещё месяц с шиком ездить на метро! – ярился Петя. – Вот что на эти деньги в вашей Москве можно. А я квартиру хотел снять! Размечтался.
– А всю эту неделю ты где жил? Неужели на вокзале? – спросила Мара.
– Не, у друга. В Алтуфьево, знаешь, по серой ветке. А, ну да, знаешь. Но там однушка, а он с девушкой съехаться хочет. Так что я в их уютном гнёздышке буду уже лишний.
– Ты можешь какое-то время пожить у меня, – предложила Мара, – у меня две комнаты.
Так они стали читать рукописи – каждый в своей комнате. Очень быстро Петя нашел себе сразу несколько подработок. Он вёл колонку о книгах в глянцевом журнале для школьниц, рассказывал о книгах на радио в передаче для пенсионеров, писал о книгах на оппозиционном Интернет-сайте, проводил встречи с писателями в книжных магазинах. То и дело какая-нибудь подработка накрывалась – но ей на смену приходили две новые. Петя очень быстро обживался в столице.
Каждый день, помимо положенного количества рукописей, он прочитывал хотя бы одну книгу. То есть не прочитывал, конечно, а пролистывал, просматривал, находил, от чего оттолкнуться, а чаще – к чему прицепиться, и дело было готово.
Ещё он писал статьи, приуроченные к дням рождения или смерти известных писателей, и заранее предлагал разным журналам. Когда одну и ту же статью принимали сразу в двух изданиях, он просил дать ему время на доработку, менял местами слова и абзацы, добавлял цитат и отсылал готовый материал заказчику. Однажды Мара спросила, почему он так привязан к датам, и Петя ответил гордо: «Я мыслю информационными поводами!»
– Слушай, я понял, почему мы купились на голос нашего обворожительного директора, – сказал он как-то раз за ужином. – Булку передай мне, пожалуйста. И масло. Ага, спасибо. Так вот… слушай, фиговая булка у вас в Москве… так вот… что я хотел? Надо стиралку запустить, вот что. Нет, не то… Дай-ка ещё колбасы. А, вот. Я же провёл журналистское расследование. Он бывший актёр.
– Кто? – Мара не поспевала за причудливыми скачками Петиной мысли.
– Да директор наш. Колбаска, кстати – во! – Петя поднял вверх большой палец, слизнул с него масло. – Знаешь почему? Питерская потому что.
– А директор наш какое отношение к этой колбасе имеет?
– Никакого. Просто я же ем её сейчас. Не могу не реагировать. А что директор? А, да, директор. Ты «Театр у микрофона» помнишь? Наш красавчик там лет двадцать служил, пока лавочку не прикрыли. Так что его единственный инструмент – голос.
– Ну и в чём расследование? Я знаю, что он участвовал в радиопостановках, – ответила Мара. – Давай допивай чай, мой посуду, а я пока стиральную машинку запущу – и пора браться за дело. Потому что сейчас наш единственный инструмент – время.
– Нет, – возразил Петя, – время – наш единственный материал. Причём – расходный. Мы должны его экономить. И я придумал как!
По мысли Пети, читку рукописей надо было довести до автоматизма. Каждый день они по очереди будут читать вслух определённое количество работ. Десять процентов прочитанного будут переправлять на следующий уровень, режиссёрам и продюсерам – членам жюри премии.
– Нам, конечно, шлют одно только феерическое дерьмецо! – размахивая пустой кружкой, восклицал Петя. – Но это нас не касается. Будем выбирать то, что меньше пахнет и по цвету не такое противное.
Утром, днём или вечером – когда у Пети было свободное время – они вдвоём садились на кухне и читали. Читали пьесы, сценарии, рассказы, повести, романы, наброски, дневниковые записи. О бандитах читали, о работниках офиса, о том, как героя никто не понимает, и о том, как автор не понимает своего героя, о гибели мира и спасении мира, о нашествии инопланетян, о сытой, но скучной жизни пожилых эмигрантов, о французской жизни (глазами провинциалки, ни разу не выезжавшей за пределы родной области), и так далее, и так далее.