– Не рано? – с сомнением спросила Наташа.
– В самый раз. У нас уже достаточно народу для того, чтобы начался эффект «сарафанного радио». Теперь нужно заявить о своей специализации. Иначе мы так и останемся одним из тысяч заштатных дискуссионных клубов, не имеющих своего лица.
– Всё-таки ты меня убила, – вздохнула Наташа, – Какие неблагодарные люди! Для них так хорошо всё сделали, придумали. Чтоб им было интересно! А они – ругаться.
– А о чём ещё писать в социальной сети, если писать не о чем? Только о самой сети. Хвалить – глупо. Сочтут за наёмного писаку. Значит – ругать.
– Ругать сеть, в которую пишешь – это как пилить сук, на котором сидишь.
– Не-а. Чтобы пилить – нужно иметь пилу. И уметь ею пользоваться. У кого есть пила и умения – тот с большей пользой проводит время.
Наташа снова вздохнула и взялась за составление плана работы на ближайшие две недели. План, конечно, поменяется вдоль и поперёк, но канцелярия Мамы требует повысить качество отчётности. А ведь кто-то в этот момент пилит в тайге деревья. И проводит время с большей пользой.
Неслышно приоткрылась дверь – это вернулась Кэт.
– Ну, опросила Митиных сейлормунов? – вполголоса спросила у неё Мара.
Кэт неуверенно кивнула.
– Опросила? – подняла голову Наташа. – Их? О чём их можно спрашивать? У них же на всех одна голова, и та – Митина.
– О моде, – отвечала Кэт. – Но голова у них и вправду – Митина. И истории какие-то – на одно лицо. Ни зацепки, ни изюминки. Зато благодаря им я вспомнила самое важное событие своей жизни, связанное с модой. Вот только не понимаю, как его описать.
– Расскажи вслух, а потом запиши, – посоветовала Мара. – Вот прямо сейчас и рассказывай. Без подготовки. Наталья Владимировна, мы же можем отвлечься и послушать её – для пользы дела?
– Да-да, для пользы – послушать, – эхом откликнулась Наташа.
– Ну. Кхм. Попрошу тогда не смеяться, – сказала Кэт и маленькими шажками вышла на середину комнаты. – С чего бы начать, чтоб не очень издалека? Это… Ну, вы знаете, что я поступила в какой-то левый ВУЗ и с попутным тресковым обозом приехала в Москву. Вот, приехала, значит. Одевалась я тогда не так, как сейчас. Просто брала и покупала какую-нибудь одежду. Само по себе ведь здорово: взять и купить что-то за деньги. В Москве. Деньги быстро кончились почему-то. Надо было ждать следующего месяца. Я ждала. Ну и ходила везде. Интересно же. Москва ведь. Однокурсница – которая была самая местная и самая модная, притащила нас с другими понаехавшими дурами в один торговый центр. Центры мы уже видели, поэтому в обморок не попадали и такие с понтом говорим: «И чё? Чем удивить пытаешься?». А она: «Дальше, дальше, сейчас увидите, чего никогда не видели!» И тут мы, натурально, пришли в какой-то маленький рай. Знаете, там всё было… продуманно. Все вещи такие особенные, каждую хотелось купить. Ну и цены, конечно, особенные. Не как я привыкла. Но было понятно, за что платишь. Я, наверное, впервые увидела одежду с характером. Денег не было ни у кого – даже у самой местной не хватило. Она с горя купила какие-то серёжки, там у входа висели. А я подумала: «Вот пришлют мне родители бабло, а я приду сюда и сразу всё потрачу! Куплю это платье, и вон то, и ещё брюки и пиджак! А потом буду есть пшенку, подумаешь. А может, меня в таком платье кто-нибудь в ресторан каждый день станет водить». Примерно в таком духе. Семнадцать лет – ума нет.
Через месяц я туда пришла. Деньги, все, какие были, взяла с собой. Пришла одна. И магазин найти не смогла! Ходила по этажам и ругала себя: «Ты всё же какая-то дура, дорогая Катя! Надо было в прошлый раз дорогу запоминать, а не трындеть!» Но я ведь точно запомнила, я даже записала. Обошла весь торговый центр – даже наверх, в кинотеатр заглянула. Нет магазина! Провалился! Я ещё подумала – а вдруг это не тот торговый центр? Они же все тут одинаковые! А я перепутала станцию метро. Но нет. И станция та же – у меня и это записано. Я уже собралась визжать и топать ногами, и тут почувствовала взгляд. Такой укоризненный, тяжелый взгляд. Обернулась. А он стоит, смотрит на меня – и едва не плачет.
– Кто? – хором спросили Наташа и Мара.
Кэт перевела дыхание и продолжала:
– В том магазине, который я искала, был манекен в пилотском шлеме. И морда у него была такая… смышлёная. Я, значит, стою на перепутье, среди стеклянных витрин, а он на меня из одной такой витрины глядит. И на нём – тот самый шлем, и спортивный костюм, самый обычный. И ему стыдно! И за себя, что он в костюме, но ещё больше – за меня. Потому что на мне тогда был какой-то адский трэш. Я же подумала: куплю новое платье и пойду такая гордая в нём, а старьё прямо там в мусорку выкину. А нету нового платья! И магазина нет! Остался один манекен. И мне так жалко его стало. Прямо как живой человек стоит и кручинится! Я тогда посмотрела ему прямо в глаза и говорю: «Обещаю: тебе больше не будет за меня стыдно!» И он такой обрадовался… Ну, не обрадовался, хорошо – может, солнце в этот момент выглянуло и по-другому его осветило. Не смейтесь, пожалуйста, это правда! А, вы не смеётесь. Ну, слушайте дальше.
Короче, пошла я, и потом… Деньги-то потратить не удалось, и они жгли мне карман. Тогда я взяла и купила в том же торговом центре швейную машинку. Хотя до этого шила только в школе, на уроках труда. У квартирной хозяйки в шкафу, в туалете, валялась целая пачка журналов «Бурда» с выкройками. Я ещё раньше их нашла, перед сном картинки рассматривала, а теперь решила – пора шить! Купила на оставшиеся деньги обрезки разных тканей около метро «Ботанический сад». И начала шить сама. Чтобы было так, как я видела в том магазине. С характером. С моим характером. Сначала получалось стрёмно. Даже дерьмово. Первое платье было как старушечья ночная сорочка, вывернутая задом наперёд. Но я сама его сделала! Сама придумала, раскроила, наметала – всё сама! Нацепила я эту сорочку – и пошла в гости к моему манекену. Встала напротив его витрины, покрутилась так, этак. Он на меня посмотрел – и офигел по-доброму. Ну, в смысле, лицо у него такое сделалось. Он как бы говорил: «Молодец, Катя. Но в следующий раз в этом ко мне не приходи». В следующий раз я была уже в нормальном. Ещё через раз – в интересном. И у него всегда менялось выражение лица. Правда, вы не смейтесь. Он под конец прямо улыбался весь!
Вот, мы уже приближаемся к развязке. Ещё чуть-чуть осталось, и я вас перестану грузить. Короче, пришла я один раз уже прямо как надо упакованная. И думаю такая: а чего мы с ним через витрину общаемся, как чужие? Вошла в магазин. Там пусто, продавцы спят на ходу. Ну, я подошла к моему манекену. Говорю: «Здорово, Шлем! А я – Катя». А дальше я не знаю, как получилось. Такой, знаете, секундный импульс. Я быстро по сторонам огляделась – и пожала ему руку. Манекену, то есть. Очень нежно и с уважением. А она… Короче, я ему эту руку оторвала. Стою с рукой в руке, и тупо перед собой смотрю. Тут продавцы сразу все проснулись, такие бодрые – о, движуха, хулиганство, лови её, вяжи! Охранник тоже примчался, боевой такой – сейчас в наручники и в карцер. Я испугалась – у меня регистрация была просрочена, как всегда. Я такая сразу няшу из себя сделала, глазки как у кота из «Шрека», мол, простите, дяденька, я сама приезжая из глухой провинции, мне вот костюм понравился, решила папе купить, поближе рассмотреть хотела, я не нарочно. Честно – получилось очень топорно. Я бы мне не поверила и обязательно заперла в карцер в наручниках. Но дяденька вдруг подобрел лицом и говорит продавцам: «Да у него рука сто лет как подклеена, я ещё бывшим владельцам помогал его в порядок приводить. Выкинуть давно пора это пугало и не позориться. Дождётесь, что голова у него отвалится и кого-нибудь зашибёт! А хозяин сам штраф платить не будет – из вашей зарплаты вычтет». А на меня уже ноль внимания. Можно было триста раз смыться, но я не смылась. Хоть и регистрация просрочена, и вообще страшно. Но понимаете, он сказал – «выкинуть». Это значит, я своего друга подставила. Пусть он манекен, пусть не настоящий. Но руку-то я ему оторвала. Так бы он стоял ещё и стоял.