Юити вслушивался. Он чувствовал, что напрягает свой слух, будто скульптура прекрасного юноши. В этой комнате уже произошло чудо. Но после того как это чудо случилось, повседневная тишина вновь заняла пространство комнаты.
— Юити, мой мальчик, в этом мире наступает время, которое называют наивысшим мгновением, — продолжал Сюнсукэ. — Есть мгновения, когда дух и природа находятся в примирении, когда природа и дух совокупляются в этом мире. Для живущих людей нет ничего более невозможного, чем их выражение. Живущие люди могут только попробовать на вкус эти мгновения, но они не могут их выразить. Это выше человеческих потенций. Ты спросишь: «Таким образом, человек не может выразить сверхчеловеческое?» Нет, это ошибочный вывод. Человек действительно не может выразить наивысшего человеческого состояния. Он не в состоянии выразить наивысший момент, которого достигает человек. Художник не всесилен, и для него выражение непосильно. Он вынужден всегда делать выбор между одним и другим. Выражение или действие? Акт любви сейчас — ведь без действия человек не может любить. После акта любви он занимается его выражением. Однако по-настоящему важная проблема заключается в том, чтобы действие и выражение сошлись в одном мгновении. Люди знают только одно такое мгновение — это смерть. Смерть — это действие. Однако это не есть еще одно наивысшее действие… Ну вот, я оговорился… — Сюнсукэ ухмыльнулся. — Ведь смерть — это не то, что выше реальности. Суицид можно назвать смертью посредством действия. Человек не может быть рожден по своей собственной воле. Однако он обладает волей, чтобы умереть. Это основной тезис философии смерти античности. Нет никаких сомнений в том, что суицидальное действие соединимо в одно мгновение с выражением всего, что зовется жизнью. Наивысший момент выражения должен дождаться своей смерти. Это можно доказать, думаю, если пойти от обратного. Если от всеобщей формы жизни отнять некую величину — пусть это будет а, то получится апогей выражения жизни. Приплюсуем а жизни к этому выражению, и жизнь завершена! Когда выражение исполнилось, человек продолжает жить уже мнимой жизнью или мнимой смертью. Сколько людей грезят об этой величине а! Все помыслы художников связаны с ней. Каждый знает, что жизнь выхолащивает выражение, выкрадывает настоящую достоверность из выражения…
Сюнсукэ замолчал и слегка улыбнулся.
— Ну, все. Тебе пора бы уже спать. Этой ночью тебе никуда не нужно спешить. В конце концов, ты у меня уже давненько не был… Уже не хочешь вина? — Сюнсукэ посмотрел на полный бокал Юити. — Что ж, сыграем в шахматы? Кавада, наверное, научил тебя играть.
— Угу, немного умею.
— Кавада и меня научил. Конечно, мы не такие шахматисты, чтобы играть ночь напролет… Вот доска! — Он указал на изысканную старую шахматную доску с расставленными черными и белыми фигурами. — Я купил их в одном антикварном магазине. Шахматы стали теперь моим единственным пристрастием. Не любишь шахматы?
— Да как бы сказать…
Юити не стал отговариваться. Он забыл, что пришел сюда затем, чтобы вернуть 500 000 иен.
— Ты будешь играть белыми.
На другой стороне шахматной доски мерцал недопитый бокал белого вина. Затем они замолчали. Только вкрадчивые шаги шахматных фигур по доске нарушали эту тишину осенней ночи.
Чувство, что в кабинете присутствует еще один человек, стало почти явным при их обоюдном молчании. Юити несколько раз оглядывался через плечо в сторону невидимой статуи, наблюдавшей за перемещением фигур на шахматной доске. Много ли, мало ли прошло времени, они не следили за его течением и не замечали его. Если этот самый наивысший момент, как его называл Сюнсукэ, наступил во время их забытья, то и он, должно быть, тоже прошел для них незамеченным. Первая партия была сыграна. Юити победил.
— Ну вот, я продул партию, — сказал старый писатель.
Лицо его, однако, переполняла радость. Юити впервые видел у Сюнсукэ такое умиротворенное выражение.
— Возможно, я чуть-чуть перепил, поэтому ты побил меня. Что, еще один матч-реванш? А голова-то у меня захмелела…
С этими словами он налил в стакан немного воды из кувшина, где плавали ломтики лимона. Сюнсукэ поднялся, держа в руке стакан.
— Я ненадолго, прошу прощения.
Он ушел в библиотеку. Немного погодя прилег на кушетку; были видны только его ноги. Спокойным голосом позвал к себе Юити, который оставался в кабинете.
— Я чуток вздремну и тогда протрезвею. Разбуди меня минут через двадцать-тридцать. Когда проснусь, мы сыграем матч-реванш. Подожди немного.
Юити вернулся в кресло у окна. Он удобно вытянул ноги, взял в руки шахматную фигурку.
Через некоторое время Юити пошел разбудить Сюнсукэ, но тот не ответил. Сюнсукэ был мертв. На столике у изголовья, под его наручными часами лежал листик бумаги с торопливой надписью: «Прощай! В правом ящичке стола лежит подарок для тебя».
Юити тотчас разбудил мажордома. По телефону сообщили семейному врачу профессору Кумэмуре. Ему рассказали все, что произошло в этот вечер. Причина смерти была непонятна. В конце концов доктор сообщил, что смерть наступила в результате суицида. Сюнсукэ проглотил летальную дозу павинала, который принимал ежедневно от невралгии правого колена. Когда Юити спросили, не оставил ли умерший какой-либо записки, он протянул листик бумаги. В ящике письменного стола обнаружили нотариально заверенное завещание о наследовании. Согласно этому завещанию Юити Минами полностью наследовал все движимое и недвижимое имущество и другие ценности стоимостью почти десять миллионов иен. Глава издательства, которое опубликовало полное собрание его сочинений, старинный друг Сюнсукэ, и директор книжного магазина выступили вдвоем свидетелями. Они сопровождали Сюнсукэ в нотариальную контору в Касумигасэки месяц назад.
План Юити вернуть долг в 500 000 иен провалился. Хуже того, он был подавлен мыслью, что всю свою жизнь будет повязан десятью миллионами, которыми Сюнсукэ выразил свою любовь к нему, но в этих обстоятельствах его депрессия была совсем неуместна. Доктор позвонил в полицию. Для расследования прибыл главный инспектор вместе с детективом и следственным врачом.
Юити энергично отвечал на все вопросы во время следствия. Доктор вставил несколько доверительных фраз. У полицейских не возникло ни малейших подозрений о пособничестве в самоубийстве. Просмотрев завещание, помощник инспектора стал назойливо интересоваться, насколько близкими были его отношения с покойником.
— Он был другом моего покойного отца, свел меня с моей женой. Он заботился обо мне, стал во всех смыслах вторым отцом. Был ко мне очень добр.
После этой единственной лжи по щекам Юити потекли слезы. Главный следователь профессионально оценил эти безыскусные слезы. Он был убежден в полной невиновности Юити.
Появился пронырливый газетчик, стал дотошно приставать к Юити с тем же самым вопросом:
— Поскольку вы стали единственным наследником, он, должно быть, очень любил вас, не так ли?
Это слово «любил» среди прочих слов, за которыми не скрывалось никаких намеков, кольнуло сердце Юити. Он стал серьезным и ничего не ответил. Затем вспомнил, что не сообщил своей семье о происшествии, и вышел позвонить Ясуко.