Едва сердце ее порывалось приблизиться к нему, как Юити отдалялся. Кёко, никогда не унывавшая, только начинала понимать, какая пропасть лежит между ней и этим юношей, который, казалось, так страстно желал ее. «Интересно, мои слова доходят до него? Или стол между нами слишком широк?» — подумала Кёко. Сама того не сознавая, она нагнетала свои чувства.
— Видно, тебе уже ничего не надо от меня, удовлетворился одним танцем.
Юити сделался печальным. Если такого рода податливость, если такая почти безыскусная игра стала его второй натурой, то во многом благодаря воле своего безмолвного наставника — двойника в зеркале. Зеркало вышколило в нем умение выражать разные эмоции во всех оттенках и ракурсах его красоты. Со временем, усилиями его рефлексии, красота Юити отделилась от него самого и стала верховодить им по своей прихоти. Возможно, поэтому Юити не выносил долгого смущения, которым томился перед Ясуко до их женитьбы. Скорее он преуспел в том, чтобы вволю отведать почти эротических наслаждений с женщинами. Эта смутная, абстрактная сексуальность, это чарующее чувство возникало у него и прежде, когда он прыгал с вышки и плавал. Свободный от пут сексуального желания, этого великого противника, он ощущал свое собственное существование как тонкий всесильный механизм.
За чаем Кёко потчевала его разговорами о своих знакомых. Она упоминала разные имена, но Юити никого не знал. Кёко удивилась. Она полагала, что романы могут случаться только с ней и знакомыми ее круга, и потому они всегда были предсказуемы. Короче, она верила в заранее устраиваемые романы. Однако тут всплыло еще одно имя, известное Юити.
— Ты знаешь Рэйтян Киеура? Она умерла три-четыре года назад?
— Да, это моя двоюродная сестра.
— А, значит, это тебя родственники величают Ютяном?
Юити вздрогнул, затем спокойно улыбнулся:
— Верно!
— А, Ютян — это ты!
Кёко посмотрела на него так пристально, что ему стало не по себе. Она пояснила, в чем дело. Ее товарищ по школе был близким другом Рэйко. Перед смертью она доверила Кёко почитать ее дневник. Она продолжала вести его в постели до последних дней. Эта бедная женщина, измученная длительной болезнью, писала в дневнике, что жить стоит только ради того, чтобы увидеть красивое лицо ее кузена.
Она любила этого юношу, который навещал ее редко, и то по настроению. Однажды хотела поцеловать кузена, но тот отскочил назад, боясь подцепить инфекцию. Ведь муж Рэйко незадолго до смерти все-таки заразил жену смертельной болезнью.
Рэйко пыталась открыться в своих чувствах, но не осмеливалась. Ее признанию препятствовали то приступы кашля, то скованность. Восемнадцатилетний кузен виделся ей зеленым деревцем, стоящим в саду в солнечных лучах напротив ее больничной палаты. В ее глазах он олицетворял все, что излучало свет и что пребывало за чертой болезни и смерти. И его здоровье, и его заразительный смех, и его красивые белые зубы, и его свобода от страдания и горя, и его наивность — на всем этом как будто лежал отблеск юношеского сияния. Она опасалась, однако, что ее признание в любви, если это вызовет в нем расположение к ней или если даже в нем зародится любовь, оставит на его щеках отметины печали и страдания. Она предпочитала уйти в могилу, запомнив только решительный профиль кузена и его почти бессознательную ребяческую капризность. В ее дневнике каждая новая запись начиналась с обращения к Ютяну. Она взяла яблоко, которое однажды он принес ей, вырезала его инициалы и спрятала под подушку. Она также попросила его фотографию. Он стыдливо отказал.
Имя «Ютян» звучало для Кёко привлекательней, чем «Юити». Более того, она полюбила это имя, предаваясь мечтам о нем со дня смерти Рэйко.
Слушая Кёко, Юити играл своей посеребренной ложкой. Его взволновали откровения женщины. Он впервые узнал, что прикованная к постели кузина, будучи старше его на десять лет, томилась влюбленностью к нему. Он также поразился, насколько несуразными были ее мечтания о нем. И в то же время он стонал под тяжестью своих бесцельных, ненормальных сексуальных желаний. Он даже позавидовал своей кузине, ее недавней смерти.
Юити размышлял: «Я вовсе не намерен в настоящее время пудрить мозги Рэйко. По той причине, что не люблю выворачивать свое нутро наизнанку. И к тому же у Рэйко сложилось ошибочное мнение обо мне как о наивном и светлом мальчике, который не замечает, что она влюблена в меня. Видимо, в превратном представлении о других людях находится какой-то резон для жизни всякому человеку».
Короче, этот слегка подпорченный добродетелью высокомерия юноша склонялся к мысли, что легкий флирт с Кёко сам по себе чреват серьезными последствиями.
Кёко отклонилась назад и взглядом зрелой женщины посмотрела на Юити. Она уже была влюблена в него. Прежде ее легкомысленным сердцем двигало скромное недоверие к своей страсти, но после смерти Рэйко, чьей любви она стала свидетелем, чувства ее обрели законность.
И вдобавок ко всему Кёко просчиталась. Она полагала, что Юити тянется к ней сердцем с самого начала. Она думала, что ей достаточно будет сделать всего лишь полшажочка.
— На днях хотела бы поговорить с тобой в более спокойном месте. Ничего, если я позвоню?
К сожалению, Юити никогда не бывал дома в определенные часы дня. Он предложил, что позвонит сам, но Кёко сказала, что она тоже редко проводит время дома. Она обрадовалась, что они могут договориться о следующей встрече прямо сейчас.
Кёко открыла записную книжку и взяла изящный хорошо отточенный карандашик, привязанный к книжке шелковым шнурком. У нее было записано много встреч. С тайным наслаждением она отменила ради Юити одну встречу, которую трудно было передвинуть. Напротив даты приема у одного иностранного господина, который просил ее присутствовать в Министерстве иностранных дел вместе с мужем, она поставила крохотную отметину карандашом. У свидания с Юити на этот раз возникал фактор риска и элемент какой-то интриги.
Юити согласился. Женщина осмелела настолько, что предложила ему проводить ее сегодня вечером до порога дома. Когда же юноша замешкался, она сказала, что хотела только посмотреть на его смущенное лицо. Затем она вскинула взгляд поверх его головы, словно там была вершина горы. Она помолчала немного, как бы позволяя ему вставить словечко. И снова защебетала, чувствуя себя одинокой. В конце концов Кёко договорилась до того, что унизилась до раболепства:
— Твоя жена счастлива. Ты и вправду внимателен к ней.
На последних словах она сползла со стула, будто от истощения. Видом своим она напомнила мертвого фазана на поле жатвы.
Вдруг Кёко спохватилась. Сегодня вечером она принимает гостей у себя дома! Пожалуй, они уже заждались ее. Она решила не встречаться с ними. Она пошла, чтобы позвонить и извиниться.
Ответили тотчас, однако голос был далеким-предалеким. Слова ее служанки были еле-еле слышны. Казалось, что в их разговор вмешивается шум дождя, который доносился из телефонной трубки. Кёко посмотрела в окно, сплошь застекленное одним листом. Шел дождь. К ее досаде, она не взяла с собой ничего, чтобы укрыться. Ее обуяла отвага.