— Классная штука! — с гордостью заявил Петруччо.
— Ты ее купил? — спросил Меф, знавший, что у Чимоданова никогда нет денег.
Петруччо на секунду замялся.
— Подчеркиваю: тут такое дело… У одного парня брат, у брата девушка… А у этой девушки соседка, натурально тупая лошадь, которой нужно было отодрать, плинтуса… — издали начал он.
Дальше Меф не слушал. Он понял, что они вступили в зону бесконечных чимодановских комбинаций натурального обмена. При желании Петруччо достал бы даже вертолет, променяв его на беременную крольчиху, три мешка цемента и выкопанный в парке куст роз.
Ирка уставилась на трехколесную коляску, как на гремучую змею. Еще позавчера она за двадцать минут пробегала Сокольники, а тут эти пухлые, пахнущие резиной колеса, ручки и рычаги. Ирка держалась отлично, но челюсть у нее начала дрожать.
Чимоданов ничего не замечал. Он был под впечатлением от своего подарка.
— Сорок километров в час, однозначно!
Все уставились на Чимоданова. Тот по-прежнему не понимал, что означают все эти взглядики. Да и не собирался понимать.
— Да чо такое-то? Ну пусть тридцать пять! Да я от Битцы сюда на ней ехал! Натурально! Кто не верит — пошли выйдем! — заорал Чимоданов.
Меф представил, как Петруччо несется на инвалидной коляске по запруженным московским улицам, перестраивается через три полосы и орет на водителей.
— Откуда ты узнал? — спросил он у Чимоданова, дождавшись, пока тот выйдет в коридор.
— Про Ирку? Ната сказала.
— А она откуда?
— А ей Мошкин сказал.
— А Мошкину — я, — влезла Дафна. Меф кивнул. Обычный телеграф.
— Значит, надо ждать Евгешу, — сказал он. Чимоданов шумно почесался и ушел на кухню питаться. То, что он в чужой квартире, волновало его мало. На кухне он мгновенно познакомился с Бабаней и принялся пожирать заготовленные для второй шарлотки яблоки.
Евгеша Мошкин, приход которого Меф предугадал заранее, долго не мог решиться появиться у Ирки. То есть прийти-то он пришел, но вот чтобы подняться и позвонить… А вдруг выгонят? Вдруг косо посмотрят? А вдруг он вообще ошибется квартирой?
Все эти «вдруг» были невыносимы для мнительного Евгеши. Чем больше он думал, тем больше находилось всяких «а если». Через десять минут Мошкину стало мерещиться, что и Меф не Меф, и Ирка не Ирка, и дом не дом.
Он бродил по газону сложной восьмеркой. Параллельно грыз ногги, обкусывая их по очереди, начиная с мизинца. Со стороны казалось, будто он сравнивает, какой палец у него вкуснее, и никак не может определиться. Внезапно Мошкин наткнулся на вытоптанную в траве дорожку. Казалось, какой-то человек ходил здесь всю ночь, а потом ушел.
Бедный Евгеша заметался. Он не желал находиться на газоне, по которому ночами ходят непонятные люди и творят непонятные дела. А вдруг его примут за того, другого, и мало ли, к чему это все приведет? Мошкин встряхнул головой и, выбрав из двух зол наименее зубастое, резво зашлепал к подъезду.
Евгеша начал подниматься по ступенькам, но случайно обнаружил под лестницей низкую дверь. Из приоткрытой двери тянуло сыростью. Хотя это было нетипично для Евгеши, он осторожно всунул голову, потянул носом, робко окликнул: «Есть тут кто, а?»
Никто не отозвался. Мошкин стал спускаться. Сердце терялось в груди. После десятой ступеньки лестница закончилась. Тянулись куда-то скучные забинтованные трубы. Подвал тускло освещался единственной лампой. Настойчиво пахло кошками. Изредка то одна, то другая длинная тень пересекала подвал и ныряла в щели под трубами. Евгеша прошел шагов десять и решил возвращаться.
В этот момент чья-то рука коснулась его голени сразу над ботинком. Мошкин был не Ахилл, но пятки свои берег. Задыхаясь от ужаса, Евгеша сделал скачок и обернулся, готовый отразить нападение. На него никто не нападал. Под толстой трубой, на старом женском пальто, валявшемся здесь с незапамятных времен, спал Матвей Багров, некромаг и сын гусарского полковника.
Мошкин осторожно обошел его вдоль стены и поспешно убрался из подвала. В квартиру к Ирке он попал без сложностей, хотя страшно переживал, думая, как будет нажимать на кнопку и как представится тому, кто к нему выйдет.
— Здравствуйте! Меня зовут… — громко начал он, услышав в коридоре шаркающие шаги.
В дверь просунулась полубандитская рожа Чимоданова.
— Да знаю я, как тебя зовут!.. Ты чего людям по мозгам звонишь? Не видишь: открыто?
Ирка поздоровалась с Мошкиным отрешенно-приветливо, как до этого с остальными. Бывшая валькирия о чем-то говорила, кому-то кивала, но была как мумия: ей хотелось забиться под одеяло и никого не видеть.
Наконец у Бабани закончилась шарлотка, а у Ирки — способность притворяться, что она рада. Улыбка у нее стала совсем кривая, как у человека, которому сделали заморозку десен. Гости почувствовали, что пора расходиться. Они уже переглядывались, когда Ирка, толкнув обода коляски, оказалась рядом с Мефом.
— Ты тренируешься? Как твои ножны? Тебе обязательно нужно их найти! — сказала она, хватая его за руку. Она проговорила это с такой страстностью, почти с одержимостью, что Мефа затопило тоской и дружбой.
Дафна вопросительно взглянула на Эссиорха.
— У нас пока пусто. Доктора Возбуханчика мы навестили вчера вечером. Никаких следов ножен, — отозвался тот.
— А сам Возбуханчик не говорит? Хранитель покачал головой.
— Надо было мне одному идти. Корнелий попытался вызвать его «на шесть и по хлопку». Двое на одного, видите ли, нечестно. Пока он меня толкал, Возбуханчик почти улизнул…
Дафна отметила легкую застенчивость этого «почти».
— Короче, поговорить с ним не удалось. А Тухломон?
— Залег на дно, да и Хнык, думаю, тоже… Гудрон, потом Возбуханчик. Для них это стало сигналом, что на лучших комиссионеров мрака ведется охота, — закончил Эссиорх грустно.
— Тогда нам нужен джинн! У меня был кувшин с джинном! — занервничала Ирка, скользя взглядом по комнате.
— Дохляндий Осляев вернул его валькириям! — наябедничал Антигон.
— Надо отдать его Багрову! Джинн должен найти ножны!
— Может быть, все-таки не Багрову, а Матвею? — осторожно поправила Бэтла.
— Багрову.
— А-а, — протянула Бэтла. — А почему, кстати, тут нет Ма… грова?
— Я не желаю его видеть.
— Но почему?
— Просто не хочу, и все. Чего тут непонятного? — повторила Ирка тихо, но упрямо.
— А куда он, кстати, делся? — спросил Меф. Никто этого не знал.
Мошкин, единственный видевший сегодня Багрова, переглянулся сам с собой в зеркале и нашел себя очень таинственным. Про Багрова Евгеша не упомянул: как человек чуткий, он улавливал, когда лучше молчать.