Да, права была Шмыгалка, утверждая, что в Эдем через главные ворота ей лучше не соваться.
* * *
За столетия существования литературы чего только не описывалось в книгах! И утро молодого помещика, и бессонные ночи скряги над сундуком с золотом, и суровый быт солдата, и метания влюбленной барышни. Одного не знали повести и романы: встречи комиссионера с суккубом на метро «Спортивная».
Тухломон обнаружил Хныка, как только выскочил из автобуса, где, прикинувшись контролером, пытался выцыганить у безбилетника эйдос. Суккуб Хнык, хорошенький как никогда, переминался с ножки на ножку у киоска «Изготовление ключей».
К нему клеились два молодых человека в белоснежных рубашках, с ремнями сумок через плечо. Настолько аккуратных, что можно было предположить, как перед выходом в город начальство тщательно проверяет им уши, воротнички, манжеты и степень блеска ботинок. Не прошедший контроль на маршрут не допускается.
Первый, высокий и напористый, выполнял роль тяжелой артиллерии, используя вместо снарядов чугунные болванки раскатистых слов. Другой, помладше, робко улыбался и создавал массовость.
Тухломон мгновенно отодвинул Хныка плечом и просунулся вперед.
— Чем торгуем? Картофелечистки? Беспроигрышная лотерея?
Молодые люди переглянулись и моментально взяли Хныка в оборот.
— Хотите обрести уверенность в завтрашнем дне? — спросил старший. Младший закивал.
Тухломоша, всмотревшись аккуратистам в грудь и обнаружив годные эйдосы, оживился, засмущался, покраснел и вызвался обретать уверенность уже в сегодняшнем.
— А от эйдосов отречетесь? Считалочку скажете? Это моя маленькая причуда! — сказал он скороговоркой.
«Белоснежные рубашки» удивленно переглянулись.
— Да запросто! Приходите к нам завтра! «Дом агронома», шесть вечера!
Тухломоша извлек записную книжечку и отметил время.
— Можете прямо сейчас ставить чайник! А вас там много?
— Хватает! — усмехаясь, подтвердил молодой человек. Суетящийся старикашка казался ему забавным.
— И все такие же умненькие? Ах-ах-ах! Счастье-то какое! — Тухломоша зарумянился.
Хнык, прочно отодвинутый на второй план, не выдержал такой наглости.
— Нтя, пуся мои кареглазая! Назад сдал, пройдоха! Куда к чужой добыче лезешь? — завизжал он, подпрыгивая и прищелкивая ножками.
Хитрый Тухломоша вопить не стал и придал своему послушному пластилиновому лицу выражение интеллигентного негодования.
— Вы меня удивляете! Эти движения, этот тон! — сказал он с видом манерного учителя танцев, которому сообщили, что его берут в заложники. — Вы слышали, юноши, этот субъект назвал вас добычей!
«Белые рубашки» засмеялись.
— Лечись, дядя, мы вызовем тебе «Скорую»! Однако Хнык лечиться не пожелал.
— Уйди, фука противная, или я на тебя наплюю! — заверещал он и, выполняя угрозу, стал заплевывать Тухломона по навесной траектории через головы молодых людей. Тот, пританцовывая, ускользал и показывал язык.
На асфальте, куда падала слюна, образовывались кислотные крапины. «Белые рубашки» смутились.
— Может, не надо? — спросил старший.
— НАДО, Вася, надо! Ворье проклятое! Хай вин подавится моим завтрашним днем! — с необыкновенной ядовитостью выкрикнул Хнык и, схватив за рукав высокого аккуратиста, потянул его к себе. — Не отдам, и все тут! Мой пупсик!
— Нет, мой! — Тухломон схватил его за другой рукав. Затрещала рубашка. Молодой человек попытался вырваться — да куда там! Суккубы и комиссионеры слабы, только когда им это выгодно.
Толкаясь головами и шипя, они перетягивали несчастного юношу по всей площадке, как вдруг Тухломон, почти одержавший верх, неожиданно перестал бороться и уронил оторванный рукав.
Хнык решил, что враг сдался. Он издал торжествующий вопль, но, посмотрев туда же, куда и Тухломон, застыл по стойке «смирно». У киоска «Изготовление ключей» стоял странный человек Он был сух, длинен и походил на скелет селедки, который заправили через ворот в синий спортивный костюм.
— Следуйте за мной, расходный материал! — приказал он наждачным голосом и, повернувшись, пошел прочь. Казалось, он почти тащится, но каждый шаг странным образом перемещал его на несколько метров.
Тухломон и Хнык посерели и обреченно, как расшалившиеся школьники, повлеклись за ним. Это был страж второго ранга Вольгенглюк, сыскной пристав мрака по розыску суккубов и комиссионеров. Грозный старый Вольгенглюк, от которого ни один комиссионер не спрятался бы, даже стань он песчинкой на Марсе.
Подволакивая ноги, Тухломон пытался вспомнить, чем он провинился. Эйдосы сдает по норме, конечно, кое-что зажиливает, но это еще надо доказать. Внезапно он вспомнил, что недавно, в частной беседе, увлекшись, назвал Пуфса «пупсом». А вдруг тому донесли? Спину Тухломона залил пластилиновый пот. Он совсем размяк и завалился на Хныка, находившегося в таком же состоянии.
Вольгенглюк оглянулся. Ему известен был ужас, который испытывают суккубы и комиссионеры, когда его видят. Приблизился, небрежно перекинул обоих через плечо и продолжил путь. Тухломон и Хнык болтались, как два пустых костюма. Руки провисали до земли, цепляя асфальт. Едва живые от страха, они ухитрялись переругиваться.
— Ах ты, суккубочка! Ну и несет от тебя! — сказал Тухломон.
— От бяки и слышу! Хлам! Тухлый Моша! Поцелуй меня в щечку! — пискляво отозвался Хнык.
* * *
Неблизкий путь от «Спортивной» до «Кузнецкого Моста» Вольгенглюк прошаркал за пять минут. Переулочки он проскакивал, улочки промахивал, проспекты перешагивал, и все с обычной своей ленцой и вялостью.
Хнык и Тухломоша поначалу переругивались, а потом заключили перемирие и стали подавать друг другу знаки. Тухломоша показал на асфальт и сделал рукой движение, будто закручивал лампочку. В ответ Хнык двумя пальчиками изобразил «топ-топ», и оба гадика согласно закивали.
Этот немой телеграф означал: если бы Вольгенглюку велели доставить нас в Тартар, он давно бы это сделал. А раз куда-то несет, значит, жить покуда можно.
Наконец Вольгенглюк очутился на Кузнецком. У дверей подвального кафе он остановился и сбросил Тухломона с Хныком на асфальт. Тухломоша с Хныком вскочили на ножки.
Дверь у кафе была современная, кокетливая, с железными цветочками и вставками из пластика, но опытных гадиков это не обмануло. Они сразу почувствовали, что место со скверной историей. Когда-то боярский сын Мишка Тыртов замуровал здесь заживо стрелецкого сотника, своего приятеля и собутыльника. Пока холопы клали камень, сотник гремел цепями и плакал, а Мишка Тыртов сидел на ступеньках и нехорошо ухмылялся. Глаза у него были мутные с перепою, а щека разодрана ногтями. При Александре II в подвале помещалась печатня, подделывающая ассигнации, затем притон и воровская «малина».