Вот и Грэм Коутс зашел в маленькое кафе по дороге к Вильямстауну, чтобы было где выпить воды и посидеть в ожидании садовника, который бы приехал за ним на машине.
Заказав фанту, он присел за столик. В кафе было почти пусто, лишь две дамы – молодая и постарше – сидели в дальнем углу, пили кофе и подписывали открытки.
Грэм Коутс глядел вдаль, через дорогу, на пляж. Рай, с тоской думал он. Может, стоит приобщиться к местной жизни – например, в качестве покровителя искусств. Он уже сделал несколько солидных пожертвований островной полиции, и возможно, ему стоит удостовериться, что…
– Мистер Коутс? – спросил за спиной нерешительный, взволнованный голос, и сердце его дрогнуло.
Рядом с ним, лучезарно улыбаясь, присела та, что помоложе.
– Надо же, где встретились! – сказала она. – Вы тоже в отпуске?
– Что-то вроде того. – Он понятия не имел, кто это.
– Вы помните меня? Рози Ной. Я встречалась в Толстяком, с Чарли Нанси. Вспомнили?
– Здравствуйте, Рози. Конечно, помню.
– Мы с мамой в круизе. Она вон подписывает открытки.
Грэм Коутс оглянулся через плечо на дальний конец зала, и та, вторая, тоже взглянула на него. Она показалась ему похожей на южноамериканскую мумию в платье в цветочек.
– Если честно, – продолжала Рози, – я не из тех, кто любит круизы. Десять дней от одного острова к другому. Приятно встретить знакомое лицо, правда?
– Безуславно, – согласился Грэм Коутс. – Верно ли я понимаю, что вы и наш Чарльз более не, так сказать, не вместе?
– Да, – сказала она. – Думаю, верно. В смысле, не вместе.
С виду Грэм Коутс сочувственно улыбался. Подхватив бокал с фантой, он прошел с Рози к дальнему столику. Мать Рози излучала враждебность, как излучает холод старая железная батарея в неотапливаемой комнате, но Грэм Коутс был неотразимо очарователен, крайне предупредителен и во всем с ней соглашался. Удивительно, что позволяют себе организаторы круизов в наши дни; просто возмутительно, до какого небрежения они доходят, если им это позволить; ужасно, до чего мало на островах достопримечательностей; и во всех отношениях возмутительно, с чем приходится мириться пассажирам: десять дней без горячей ванны, лишь жалкое подобие душа и все. Ужасно.
Мать Рози рассказала ему о личной неприязни, которую культивировала в себе по отношению к некоторым американским пассажирам, чье главное преступление, как понял Грэм Коутс, заключалось в том, что они накладывали в свои тарелки слишком много еды в буфете «Скулящей атаки» и принимали солнечные ванны поблизости от расположенного на корме бассейна, который мать Рози с первого дня в море считала бесспорно своим.
Грэм Коутс, под градом сарказмов, кивал и издавал сочувственные звуки, а еще цокал, поддакивал и квохтал до тех пор, пока мать Рози не оказалась готова пересмотреть свою антипатию по отношению к незнакомцам, а также людям, каким-либо образом связанным с Толстяком Чарли, и она говорила, и говорила, и говорила. Впрочем, Грэм Коутс не особенно слушал. Он размышлял.
Было бы достойно сожаления, думал Грэм Коутс, если бы кто-то именно сейчас вернулся в Лондон и сообщил властям, что видел Грэма Коутса на Сент-Эндрюсе. Когда-нибудь его неизбежно заметят, но эту неизбежность можно было бы, вероятно, отложить.
– Позвольте мне, – сказал Грэм Коутс, – предложить решение по меньшей мере одной из ваших проблем. Чуть выше по дороге у меня загородный дом. Неплохой, как я полагаю. И в чем в чем, а в ваннах там нет недостатка. Не хотите ли проследовать туда, чтобы доставить себе удовольствие?
– Нет, спасибо, – сказала Рози. Согласись она, и можно не сомневаться, мать сразу же скажет, что этим вечером они должны пораньше вернуться в вильямстаунский порт, да еще выбранит Рози за то, что та принимает подобные предложения, по сути, от незнакомца. И Рози сказала «нет».
– Это очень любезно с вашей стороны, – сказала мать Рози. – С удовольствием.
Чуть позже садовник подогнал ко входу в кафе черный «мерседес», и Грэм Коутс открыл перед Рози и ее матерью заднюю дверцу.
И заверил, что безуславно доставит их в гавань задолго до того, как на корабль отправится последняя шлюпка.
– Куда, мистер Финнеган? – спросил садовник.
– Домой, – сказал он.
– Мистер Финнеган? – спросила Рози.
– Старое семейное имя, – ответил Грэм Коутс, убежденный, что это правда. Для какой-нибудь семьи. Он захлопнул заднюю дверцу и обошел автомобиль, чтобы сесть впереди.
* * *
Мэв Ливингстон потерялась. Все начиналось так хорошо: она захотела оказаться дома, в Понтефракте, свет замерцал, поднялся жуткий ветер, и в одном эктоплазмическом порыве она оказалась дома. Она в последний раз прошлась по дому и вышла в осенний день. Мэв хотела увидеть сестру, живущую в Суссексе, и не успела об этом подумать, как оказалась в саду, где та выгуливала спрингер-спаниэля.
Это оказалось совсем несложно.
Именно тогда она решила, что хочет видеть Грэма Коутса, и с этого момента все пошло наперекосяк. Она сразу же вернулась назад, в офис в Олдвиче, потом в пустой дом в Перли, где Грэм Коутс устраивал небольшую вечеринку лет десять назад, а потом…
А потом она потерялась. И куда бы ни пыталась отправиться, это все только усугубляло.
Теперь она понятия не имела, где находится. Похоже на какой-то сад.
Короткий ливень все, кроме нее, промочил. От земли поднимался пар, и она поняла, что она не в Англии. Темнело.
Она села на землю и принялась шмыгать носом.
– Ну вот, – сказала она себе, – Мэв Ливингстон, соберись.
Но шмыгать после этого стала только чаще.
– Может, дать носовой платок? – спросил кто-то.
Мэв подняла голову. Платок предлагал пожилой тонкоусый джентльмен в зеленой шляпе.
Она кивнула и сказала:
– Хотя, кажется, это не имеет смысла. Я все равно не смогу к нему прикоснуться.
Мужчина сочувственно улыбнулся и передал ей платок. Пальцы не прошли сквозь платок, так что она высморкалась и промокнула глаза.
– Спасибо. И извините. Как-то все навалилось.
– Бывает, – сказал мужчина. Он оценивающе оглядел ее сверху вниз. – Кто вы? Даппи [79] ?
– Нет, – сказала она. – Не думаю. А что значит «даппи»?
– Призрак, – сказал он. Его тонкие усы напомнили ей, пожалуй, Кэба Кэллоуэя или Дона Амичи [80] , одну из тех звезд, что, старея, не утрачивают своей звездности. Кем бы ни был этот мужчина, он оставался звездой.