К уголкам ее губ подкралась улыбка.
– А вы приглашаете? – спросила она.
* * *
С Паука спали цепи, державшие его в плену. Боль острая и не отпускающая – почти как зубная, пронизывавшая все тело, – начала отступать.
Паук шагнул вперед.
В небе перед ним был разрыв. К нему он и направился.
Он увидел остров. В центре острова возвышалась небольшая гора. Чистое синее небо, покачивающиеся пальмы, белая чайка в вышине. Но пока он его разглядывал, мир начал удаляться, словно Паук смотрел на него с другого конца подзорной трубы. Мир сжимался и ускользал, и чем быстрее Паук бежал к нему, тем дальше он становился.
Мелькнув отражением в луже, остров совсем исчез.
Паук оказался в пещере. Очертания предметов здесь были резкими – резче и четче, чем где бы то ни было. Это было совсем другое место.
Она стояла на пороге пещеры, между Пауком и открытым пространством. Он знал ее. Это она разглядывала его в греческом ресторане в южном Лондоне, когда птицы вылетали у нее изо рта.
– Должен сказать, – сказал Паук, – у вас очень странные представления о гостеприимстве. Окажись вы в моем мире, я бы вас ужином угостил, открыл бы бутылку вина, включил бы негромкую музыку и устроил бы вам незабываемый вечер.
Лицо ее было безучастно, словно высеченное из черного камня. Ветер рванул полы старого коричневого плаща. И она заговорила, голосом тонким и одиноким, как крик далекой чайки.
– Я получила тебя, – сказала она, – и теперь ты его позовешь.
– Позову? Кого?
– Заскулишь, – сказала она. – Захнычешь. Твой страх его привлечет.
– Пауки не скулят, – сказал он, хотя и не был в том уверен.
Глаза – черные и блестящие, словно из обсидиана – уставились на него. Эти глаза, как черные дыры, ничего не излучали, абсолютно ничего.
– Если вы меня убьете, – сказал Паук, – на вас падет мое проклятье.
И тут же задался вопросом, есть ли у него проклятье на самом деле. Возможно есть, а если нет, он точно знал, что сумеет притвориться, что есть.
– Ты умрешь не от моей руки, – сказала она и подняла руку, и это оказалась не рука, а лапа хищника. Провела когтями по его лицу и груди, вонзая жестокие когти в плоть и разрывая кожу.
Это было не больно, хотя Паук знал, что боль придет довольно скоро.
Капли крови выступили на груди, покатились по лицу. Глаза жгло. Кровь коснулась губ, и он ощутил ее металлический привкус и запах.
– А теперь, – сказала она криком далеких птиц, – начнется твоя смерть.
– Мы оба – разумные существа, – сказал Паук. – Так позвольте мне предложить более подходящий альтернативный сценарий, который может оказаться выгодным для нас обоих.
Говоря, он непринужденно улыбался. И звучал очень убедительно.
– Болтаешь ты слишком много, – сказала она, покачав головой. – Лучше помолчи.
Она вытянула свои острые когти и, причинив мучительную боль, вырвала ему язык.
– Вот так, – сказала она. А потом, как будто пожалев, чуть ли не ласково коснулась лица Паука и сказала: – Спи.
И он уснул.
* * *
Мать Рози после ванны выглядела посвежевшей, воодушевленной и буквально сияла.
– Прежде чем отправиться в Вильямстаун, не хотите ли совершить короткую экскурсию по дому? – спросил Грэм Коутс.
– Нам пора на корабль, но все равно спасибо, – сказала Рози, которая так и не смогла убедить себя, что хочет принять ванну в доме Грэма Коутса.
Ее мать бросила взгляд на часы.
– У нас еще девяносто минут, – сказала она. – А на то, чтобы вернуться в гавань, потребуется не больше четверти часа. Не будь неблагодарной, Рози. Мы с удовольствием посмотрим дом.
И Грэм Коутс показал им гостиную, рабочий кабинет, библиотеку, домашний кинотеатр, столовую, кухню и бассейн. Он открыл дверь под лестницей – эта дверь выглядела так, словно вела в кладовку для метел – и пригласил гостей спуститься по деревянным ступенькам в облицованный камнем винный погреб. Вина, которые он им показал, в большинстве своем достались ему вместе с домом. Он провел их в дальний угол погреба, к пустой комнате, в которой – в те дни, когда еще не было холодильников – хранили мясо. В мясной холодильне всегда было зябко, а с потолка свисали тяжелые цепи с крюками, на которых когда-то очень давно висели целые туши. Грэм Коутс вежливо придержал тяжелую железную дверь, пропустив женщин вперед.
– Знаете, – сказал он любезно, – я только сейчас сообразил. Выключатель там, откуда мы пришли. Погодите-ка.
И захлопнул за женщинами дверь, задвинув ее на задвижку.
Он достал из винной стойки пыльную бутылку шабли Премьер Крю урожая 1995 года.
Он взбежал по ступенькам и объявил трем своим работникам, что дает им недельный отпуск.
Когда Грэм Коутс поднимался в кабинет, ему показалось, что кто-то беззвучно следует за ним, однако когда он обернулся, никого на лестнице не было. Странно, но это его успокоило. Он нашел штопор, открыл бутылку и налил себе бокал вина. Выпив, он вдруг захотел чего-то более богатого и темного – хотя до этого уделял красным винам не слишком много внимания. Вино должно быть цвета крови, подумал он.
Покончив со вторым бокалом шабли, он понял, что обвинял во всем не того человека. Мэв Ливингстон, и теперь он это ясно видел, была просто дурой. Нет, обвинять, очевидно и бесспорно, следовало Толстяка Чарли. Если бы не его преступное проникновение в компьютерную систему Грэма Коутса, Грэм Коутс не оказался бы здесь, в изгнании, как блондинистый Наполеон на прекрасной солнечной Эльбе. Он бы не столкнулся с прискорбной необходимостью запереть двух дам в мясной холодильне. Был бы здесь Толстяк Чарли, подумал он, я бы ему глотку вот этими зубами разодрал, – и мысль эта одновременно шокировала и возбудила его. С Грэмом Коутсом шутки плохи.
Наступил вечер. Грэм Коутс наблюдал из окна, как «Скулящая атака» продрейфовала мимо его дома на горе и ушла в закат. Интересно, подумал он, когда на борту хватятся двух пассажирок. И даже помахал вослед.
Консьерж в отеле «Дельфин» – молодой очкарик с книжкой в мягкой обложке, на которой изображены роза и пистолет.
– Я тут ищу кое-кого, – сказал Толстяк Чарли. – На острове.
– Кого?
– Даму по имени Келлиэнн Хигглер. Она из Флориды. Старый друг семьи.
Молодой человек задумчиво закрыл книгу и, щурясь, посмотрел на Толстяка Чарли. Когда так поступают герои книжек в мягкой обложке, это дает немедленное ощущение опасной бдительности, но в реальности было похоже, что молодой человек просто борется со сном.