— К сожалению, она попала в воду, размокла совсем.
Доктор поднял брови. Он наводил страх — в своем наглухо застегнутом халате, под который был надет свитер с высоким воротником.
— Парижская уголовная полиция здесь, в горах, посреди зимы? Что происходит?
Психиатр вернул им документы, и Люси объяснила:
— Нам хотелось бы узнать как можно больше об одном из пациентов вашей больницы, Филиппе Агонла. Прежде чем стать вашим пациентом, он работал здесь уборщиком.
Леопольд Юсьер задумался, почесывая подбородок.
— Филипп Агонла… — наконец произнес он. — Сначала сотрудник, потом пациент… Достаточно редкий случай, такое вряд ли забудешь… Кажется, это конец девяностых?
— Тысяча девятьсот девяносто девятый.
— И что же с ним случилось?
— Он погиб.
Доктор сильно удивился, но ничего не сказал, только снова надел очки, а потом, не вставая со стула на колесиках, оттолкнулся ногами и подъехал на нем к набитому бумагами шкафу. Люси воспользовалась этим, чтобы рассмотреть, что там у Юсьера на письменном столе. Из личного обнаружила только рамку с семейной фотографией, зато в уголке, рядом с карандашами и ручками в стакане, заметила распятие: Бог обозначал свое присутствие даже здесь, среди помешанных… Директор больницы тем временем вернулся с нужной папкой в руках и принялся быстро ее просматривать:
— Вот история болезни Филиппа Агонла. Ну да, точно, так и есть: попытка самоубийства, тяжелая депрессия с эпизодами параноидального бреда. Пациенту казалось, будто за ним, прячась за мебелью или под кроватью, присматривает его покойная мать, будто она шепчет ему на ухо: «Отсюда, где я сейчас, мне хорошо тебя видно». Он нуждался в терапии и уходе, пробыл у нас семь месяцев.
Люси едва могла вообразить эту пытку: жить больше полугода в этих мрачных слепых стенах, жить тут забытым всеми.
— К тому времени, когда Агонла выпустили отсюда, он полностью выздоровел?
Врач резким движением захлопнул папку:
— Мы никого не «выпускаем», мадам: больница — не тюрьма, а наши пациенты — не заключенные. Мы их лечим, а когда видим, что они уже не представляют никакой опасности для общества, а главное — для себя самих, как правило, направляем в центры реадаптации, где они находятся в течение более короткого срока, чем у нас. Что же касается вашего вопроса насчет того, полностью ли выздоровел Агонла… Нет, данный пациент не «выздоровел», в привычном смысле слова, но вновь обрел способность жить среди людей.
Та-ак, придется действовать осторожно. Вот и еще один персонаж, с которым надо держать ухо востро. Эти горцы, живущие в медвежьих углах, все как на подбор круты и упрямы.
— Может быть, вспомните, с кем из пациентов больницы у Филиппа Агонла были особые отношения?
— Не пойму, какого рода отношения вас интересуют, — нахмурился психиатр.
— Ну, не знаю, как это сказать… Дружеские, приятельские… Пациенты, с которыми он предпочитал сидеть за столом в столовой или гулять…
— Трудно сказать вот так, навскидку. Нет, вроде бы не помню. Агонла был обычным пациентом, ничем не выделявшимся среди других.
— Хорошо, мы поговорим с медсестрами: они в постоянном контакте с пациентами — наверное, найдут что рассказать.
Юсьер наклонился вперед, поставив локти на стол и примостив подбородок на сжатые кулаки:
— Послушайте, я хорошо знаю законы. Для того чтобы действовать таким образом, вы должны иметь официальное разрешение, следственное поручение… или что-то в этом роде.
— Ваш бывший пациент Филипп Агонла покушался на жизнь как минимум семи женщин и пять из них убил. Он отравил этих женщин ядовитым газом — сернистым водородом. Тела некоторых из них он в течение нескольких лет хранил в морозильнике у себя дома. Выйдя из вашей больницы, месье Юсьер, Филипп Агонла превратился в серийного убийцу — вот как замечательно вы его лечили! Да, мы можем начать производство по делу, собрать сюда людей, воззвать к общественному мнению — словом, сделать вам черный пиар. Вы в этом заинтересованы?
Психиатр медленным движением снял очки, которые так потом и остались у него висеть между пальцами правой руки, закрыл глаза и застыл. А очнувшись, потер место, где минуту назад сидели очки.
— Черт побери… Что конкретно вам нужно?
Люси достала тетрадку, найденную в доме Агонла за кирпичами подвальной стены, подтолкнула ее по столу к директору больницы:
— Для начала — вот. Нам бы хотелось, чтобы вы взглянули на эту тетрадь. На задней ее обложке стоит штамп вашего заведения, то есть она — отсюда. Принадлежала она Филиппу Агонла, но мы считаем, что внутри есть записи, сделанные другим человеком — может быть, пациентом, а может быть, кем-то из персонала — в то время, когда Агонла лечился здесь. Записи другого лица — в основном на отдельных листках.
Юсьер взял в руки тетрадь. Люси заметила, что теперь доктор разволновался всерьез. Изучив штамп на задней обложке, он открыл тетрадь и замер над первой же страницей, где было «дерево с шестью ветвями».
— Похоже, этот рисунок о чем-то вам говорит? — предположила Люси.
Врач не ответил, даже и рта не открыл, наоборот, сжал губы в тонкую линию и принялся аккуратно листать тетрадь, задерживаясь главным образом на вкладных листках. Дошел наконец до фотографии ученых и снова замер, глядя на нее.
— Обгорела… — прошептал доктор, тихонько поглаживая пальцем снимок.
Потом вернул его на место и перевел взгляд на посетителей:
— Кто знает, что вы здесь?
В голосе его внезапно прозвучал страх.
— Никто, — ответил Шарко. — Даже наше начальство не знает.
Юсьер резко захлопнул тетрадку, злобно на нее посмотрел:
— Очень вас прошу: уходите.
Люси покачала головой:
— Вы прекрасно понимаете, что мы никуда не уйдем. Наше расследование связано отнюдь не только со смертью Филиппа Агонла, это всего лишь один из этапов, который нам надо преодолеть, чтобы двигаться дальше. Розыск привел нас в вашу больницу, и мы должны получить здесь ответ.
Психиатр просидел несколько секунд неподвижно, потом встал, взял со стола тетрадку и произнес:
— Пойдемте со мной.
Люси и Шарко обменялись у него за спиной красноречивыми взглядами, — возможно, они получат-таки ответы в этом мрачном месте. Они молча прошли вдоль длинных коридоров, добрались до лестничной клетки и направились вверх. Из больших окон на каменные ступени падал серый предвечерний свет, стены тоже были каменные, и это цветовое однообразие наводило тоску. При каждом шаге директора больницы у него на боку позвякивали ключи, и Люси подумала: интересно, а где же тут пациенты? В нормальном стационаре ходячие больные бродят по коридорам, собираются в холлах, слышны их голоса, а тут… тут все казалось навеки застывшим, существующим вне времени. Она вздрогнула, вспомнив «Сияние» Стэнли Кубрика.