— Имя, пожалуйста.
Заключенный пожал плечами:
— Ты промахнулся, парень. Никто ко мне сюда не приходил. Ищи того, кто тебе нужен, где-нибудь в другом месте. А что еще за история с новым убийством? У нас есть полчасика, — может, побалакаем малость? Дни тут тянутся долго, ну и всякий гость как подарок. Даже если он полицейский.
Шарко вынул из кармана сложенный вчетверо листок, развернул и положил перед Мадером:
— Вот про это мне расскажи.
Мадер взял в руки бумажку, всмотрелся в график с несколькими синими пиками и отложил:
— Что еще за хрень? Почему там, внизу, моя фамилия?
— Это твоя ДНК. Точнее — ДНК, выделенная из твоей спермы.
Комиссар заметил, как побледнел его собеседник, и наклонился над столом, чтобы стать к нему ближе:
— Я нашел образец спермы в стеклянной пробирке, обыскивая берлогу серийного убийцы, которого шлепнул девять лет назад. Твоя сперма не могла сама по себе долететь отсюда туда. Ты надрочил в сортире — или не знаю где, а потом, само собой, нашел способ кому-то свою сперму передать. Вот мне и надо выяснить имя того, кому ты отдал пробирку.
Шарко почудилось, что сидящий напротив него человек сейчас рухнет, губы Мадера задрожали.
— Моя сперма… Это… это невозможно…
— Уверяю тебя, все именно так и есть. И давай-ка назови имя.
Заключенный встал, провел рукой по лбу, отодвинул стул, но, стоило охраннику взглянуть на него с подозрением, сел на место. Шарко помахал надзирателю рукой: дескать, все в порядке — и вернулся к разговору:
— Ну?
— Когда это было? Когда ты нашел сперму?
— В пятницу ночью. Пробирку хранили во льду, чтобы содержимое не испортилось.
Мадер закрыл лицо руками и прохрипел:
— Глория… Глория Новик…
Шарко нахмурился, в голове сразу же промелькнуло воспоминание.
— У единственной известной мне Глории Новик шрам от правого глаза через всю щеку, — сказал комиссар. — Награда от клиента с несколько извращенными вкусами, полученная еще в ту пору, когда она стояла на панели.
— Она-она, — выдохнул Мадер. — Значит, ее знакомый полицейский — это ты? Вот теперь я вспомнил. Она же говорила мне о тебе, Шарк…
Комиссар провел тыльной стороной ладони по губам, ему было мало сказать тревожно, он сильно разнервничался. Глория Новик — бывшая проститутка, которую лет десять назад он вытащил с панели, потому что она помогла ему в деле об убийстве и оказалась из-за этого в опасности. Они с Сюзанной в то время поддерживали Глорию, пока та не устроилась на работу и не получила возможность себя содержать, Сюзанна и Глория тогда подружились… Даже и при том, что Шарко с тех пор, как погибла его жена, Глорию не видел (она приходила на похороны), теплое чувство к ней у комиссара сохранилось навсегда и он по-прежнему воспринимал ее как младшую сестренку.
Он смотрел Мадеру в глаза. Он ничего не понимал.
— Значит, это Глория отвезла туда твою сперму? Зачем?
— Да откуда ж мне знать-то? — Мадер снова вскочил, он уже не мог усидеть на месте. — Она приезжала в прошлую среду, мы с ней пошли в дом для свиданий, нам разрешили пробыть вместе четверть часа, мы наскоро перепихнулись, и она сразу уехала. Никакой пробирки со спермой не было, сперму она увезла в себе… — Мадер потянулся через стол и схватил Шарко за грудки. — Что это за дела, я тебя спрашиваю?
— Поразительно… До чего же она интересная, эта старая фотография!
Люси сидела рядом с Фабрисом Люнаром, одним из химиков лаборатории, входившей в состав научной полиции, усталая, измученная, невыспавшаяся. Сидела и думала только о том, что было вчера в лесу Комб-ла-Виль, где она — прямая, будто гробовая доска, — стояла на снегу босиком. Люси не помнила, как разулась, она и холода-то не ощущала…
Словно была в другом месте, словно была вне своего тела.
Тем не менее, как бы ни волновал ее вчерашний день, надо сосредоточиться: Люнар ждет, пока она вернется, чтобы начать рассказ. Этому ученому-химику лет тридцать или около того, выглядит он подростком, но слывет настоящим эрудитом во всем, что касается техники, энциклопедистом, способным наизусть продекламировать никому не понятные химические формулы, которые он-то знает как свои пять пальцев. Только что Фабрис проглядел фотокопии страниц тетрадки, найденной в подвале дома серийного убийцы, вкладных листков и превосходную репродукцию полусожженной черно-белой фотографии…
— Альберт Эйнштейн, создатель теории относительности, один из самых гениальных физиков всех времен. Мария Кюри — единственная женщина, удостоенная Нобелевской премии дважды: по физике — в тысяча девятьсот третьем и по химии — в тысяча девятьсот одиннадцатом. Первую, вместе с Анри Беккерелем, она получила «за выдающиеся заслуги в совместных исследованиях явлений радиации»; вторую — «за выдающиеся заслуги в развитии химии: открытие элементов радия и полония, выделение радия и изучение природы и соединений этого замечательного элемента»… Именно Мария придумала и сконструировала во время Первой мировой войны передвижные рентгеновские пункты, приводившиеся в действие присоединенной к автомобильному мотору динамо-машиной, и помогла спасти многих солдат. Эти мобильные диагностические аппараты прозвали на фронте «маленькими Кюри»… Я уж не говорю об Институте Кюри и обо всем хорошем, что еще она сделала для человечества за годы своей карьеры. Великая, великая женщина!
— Ни секунды в этом не сомневаюсь. А третий тут кто?
— Сванте Август Аррениус — выдающийся шведский физикохимик, он тоже получил Нобеля в тысяча девятьсот третьем, но по химии, а кроме того, был необыкновенно одарен в математике, физике и других науках. Такой… своего рода великий прорицатель…
Люси всмотрелась в третьего персонажа на снимке. Высокий лоб, усы, черная бабочка на шее… Аррениус, шведский химик. Как его-то сюда занесло, в это уравнение с тремя известными?
— А они часто встречались — вот так, втроем? — спросила Люси.
— Вряд ли. Ну, разве что во время больших научных конгрессов. Подобные сборища великих помогали в ту эпоху продвинуться вперед в таких областях, как квантовая механика, теория относительности, ядерная физика… в общем, во всех, где приходится иметь дело с бесконечно малыми величинами… В разных городах Европы тогда довольно часто собирался этакий научный бомонд, хотя некоторые ученые ненавидели друг друга — как, например, Эйнштейн и Бор или Гейзенберг и Шрёдингер… Во время конгрессов одни научные кланы разбирали по косточкам теории других и могли оставить от них разве что мокрое место с помощью чудовищного вида математических выкладок, и все со всеми были знакомы, без исключения. Хорошо известна, к примеру, фотография Эйнштейна в фетровой шляпе и с трубкой, что-то обсуждающего с Марией Кюри на природе… — Люнар навел лупу на фотографию из тетрадки. — Эйнштейну тут, похоже, лет сорок, Марии Кюри — пятьдесят. Думаю, снимок сделан в двадцатых годах, вряд ли раньше и точно не позже, потому что Аррениус умер в двадцать седьмом. Это время, когда только начинали разрабатывать квантовую теорию, только начинали по-настоящему познавать строение материи и весьма примечательными способами подступаться к атому. — Он кивнул в сторону своих сотрудников. — Слухи здесь распространяются быстро. В лаборатории все уже в курсе, до чего кошмарное у вас, в уголовке, нынче дело. Имею в виду историю с рукописью, замерзшими озерами и анабиозом… Совершенно необычное и просто жутковец…