Прошло пять дней, как мы приехали домой, а он так и не поговорил с нашим другом из Скотленд-Ярда о Мэксе и его дочери. На шестой день утренняя корреспонденция наконец-то заставила моего друга стряхнуть оцепенение. Я привык к тому, что на имя Холмса приходили письма с тисненым гербом Сомерсет-хауса. Он не раз пользовался услугами доктора Л’Эстренджа, архивариуса этого славного учреждения, где фиксировались все рождения, браки и смерти в стране. В тот день Холмс, изменив обыкновению не притрагиваться к почте до завтрака, сразу же взял в руки конверт из Сомерсет-хауса и вскрыл его резким движением ножа с рубиновой рукояткой. Того самого, который премьер-министр Франции Жорж Клемансо подарил ему в знак благодарности за успешное завершение шпионского скандала с майором Дрейфусом и оправдание этого невинного человека.
Холмс прочитал послание и усмехнулся:
— Бог мой, Ватсон! Мы с вами недооценивали мистера Смита!
Я заметил, что к письму был приложен еще один документ. Холмс поднял на меня весело заблестевшие глаза:
— Это, мой дорогой друг, свидетельство о браке Джорджа Джозефа Смита!
— С мисс Бёрнем или, может быть, с мисс Констанс Мэкс?
Он покачал головой:
— Еще лучше. Это свидетельство о браке с Эдит Мейбл Пеглер, заключенном в тысяча девятьсот восьмом году в Бристоле. Мы были чудовищно несправедливы по отношению к этой леди, подозревая ее в незаконной связи со Смитом. Она названа здесь домохозяйкой — вне всякого сомнения, в доме своего жениха. О самом Джордже Джозефе Смите сказано, что ему тридцать три года, он коммерсант, сын покойного скульптора Джозефа Смита.
— Значит, он двоеженец. Слава богу, с этим делом покончено.
Холмс еще энергичнее замотал головой:
— Ваша склонность к обывательским рассуждениям о морали не перестает меня удивлять. Если Смит — обыкновенный двоеженец, то его брак с мисс Мэкс признают недействительным, следовательно, никакого интереса он для нас больше не представляет. Смею предположить, что это не так. Давайте подсчитаем. В тысяча девятьсот восьмом году наш «коммерсант» женился на мисс Пеглер. Через два года он под именем Генри Уильямса вступил в новый брак с неизвестной нам пока женщиной. Еще год спустя состоялась его свадьба с Элис Бёрнем. А несколько недель назад он стал женихом в четвертый раз, после чего мы о нем и узнали. Теперь нам предстоит выяснить, сколько раз еще он был женат.
С этими словами Холмс принялся вскрывать оставшуюся корреспонденцию, бегло просматривая каждое письмо и откладывая в сторону.
— Неужели это все ради денег? — с сомнением спросил я. — Много ли он мог получить с этих женщин?
— Если говорить о семьях Бёрнем и Мэкс, то я не сомневаюсь, что они расстались бы со значительными суммами в обмен на обещание афериста развестись. Но задумайтесь лучше над тем, сколько он мог потребовать, заявив, что условия брачного договора не выполнены и его следует признать недействительным. Понимаете? Нам необходимо выяснить, каково финансовое положение так называемой миссис Уильямс. Безусловно, я уже получил ответ из отдела по делам о наследствах и разводах, но не обнаружил там сведений о разводе Смита с Эдит Мейбл Пеглер вплоть до тысяча девятьсот десятого и даже тысяча девятьсот двенадцатого года. Таким образом, он, как вы справедливо отметили, является двоеженцем, однако нас это интересует в последнюю очередь.
— Но почему? — Я вскочил со стула, в то время как мой друг продолжал спокойно расправляться с куском лососины. — Ради всего святого, Холмс, мы ведь должны вырвать дочь нашего клиента из лап этого человека!
Он отложил вилку и серьезным тоном произнес:
— Прежде всего, Ватсон, мы обязаны предпринять все возможное, чтобы наш клиент снова увидел дочь живой и здоровой. В создавшейся ситуации я не могу за это поручиться.
Я долго смотрел на него в полном недоумении, пока он не передал мне еще одно письмо — от мистера Мэкса. Тот сообщал, что пытался связаться с Констанс. Ее квартирная хозяйка ответила, что мистер Смит отсутствовал целую неделю — о чем мы уже знали благодаря нашему путешествию в Уэстон-сьюпер-Мэр. Как только он вернулся, супруги Смит покинули Саутси и, по всей видимости, находятся теперь где-то в центральных графствах.
— Он скрылся вместе с бедной девочкой! — обеспокоенно воскликнул я, отложив в сторону письмо Мэкса. — Значит, пришло время обратиться к Лестрейду? Нужно арестовать этого человека, хотя бы по обвинению в двоеженстве.
Холмс смотрел в окно, любуясь небом ранней осени.
— Полагаю, Ватсон, нам пока не следует тревожить Лестрейда. Если мы сообщим в Скотленд-Ярд о наших подозрениях, они тотчас станут известны широкой публике. В этой организации нет никакого порядка. Ее сотрудники не смогли бы сохранить тайну, даже если бы от этого зависели их собственные жизни. Кроме того, полицейские не станут искать такого незначительного преступника, как двоеженец. Они будут выжидать, пока он сам не объявится. А самое главное, распоряжение о его аресте может оказаться смертным приговором для Констанс Мэкс. По моим представлениям, Смит вполне на такое способен.
После этой тирады, достойной хокстонского театра, он прекратил разговор и больше к нему не возвращался. Заглянувшему к нам тем же вечером Лестрейду детектив не сказал ни слова. Следующим утром на Бейкер-стрит доставили еще один тисненый конверт из Сомерсет-хауса. В нем лежало свидетельство о браке Генри Уильямса и Бесси Манди, зарегистрированном в Веймоуте 26 августа 1910 года. И еще один документ, удостоверяющий смерть Бесси Уильямс, nee [63] Манди, которая утонула 13 июля 1912 года в Херн-бей «в результате несчастного случая», как установила полиция.
— Коронерское дознание, — усмехнулся я. — Должен заметить, что теперь Смиту, по всей вероятности, можно предъявить обвинение не только в двоеженстве.
Холмс уставился на меня холодным, пристальным взглядом, который мог придавить человека едва ли не сильнее словесного осуждения.
— Сомневаюсь, Ватсон, — проворчал он. — Весьма и весьма.
Таким образом, уже на следующий день мы направились к Тауэрской пристани и сели на пароход, доставивший нас в Херн-Бей. Там мы взяли кеб и поехали в отель «Ройял».
V
Утро мы провели в обветшавшем кирпичном здании полицейского участка, где встретились с констеблем Джоном Кичингэмом. Дородный и румяный полицейский, проводивший дознание по делу о смерти мисс Бесси Манди, которая тогда еще считалась законной женой Генри Уильямса, держался на редкость самоуверенно.
— Боюсь, что у нас здесь не Скотленд-Ярд, мистер Холмс. И не Бейкер-стрит, при всем моем к вам уважении, — заявил он, не глядя на нас и притворяясь, будто изучает документы. — Мы знаем здешнюю публику, хотя летом народу становится намного больше. У этого города доброе имя, сэр, и наше благополучие зависит от приезжающих сюда на отдых.
Если бы этот деревенский увалень взглянул на Холмса, то, возможно, заметил бы, как разрастается в нем холодная ярость, и смог бы избежать ее последствий. Хотя обычно такие перемены в настроении моего друга видели лишь те, кто хорошо его знал. Кичингэм раскрыл другую папку.