— «Мистер Генри Уильямс двадцатого мая тысяча девятьсот двенадцатого года снял квартиру в Херн-Бей, в доме восемьдесят по Хай-стрит, где останавливался и в прошлые годы, — выразительно прочитал он. — Он прожил там тихо и мирно со своей женой Бесси несколько недель. По его словам, восьмого июля супруги составили новые завещания». — Заметив подозрение в глазах Холмса, он торопливо добавил: — Так принято делать. После свадьбы или развода старые завещания утрачивают силу.
— Мне известно об этом, — ледяным тоном заметил детектив. — Прошу вас, продолжайте.
Констебль Кичингэм снова уткнулся в бумаги.
— Квартира была довольно старой, и ее давно не приводили в порядок. Вероятно, мистер Уильямс был недоволен условиями проживания, неподходящими для молодой леди. На следующий день после составления завещания он заказал эмалированную ванну у мистера Хилла, чей магазин скобяных изделий находится на той же улице. Однако установить ее как положено в таком старом доме не представлялось возможности. Ванну просто поставили в туалетной комнате, без всяких труб и кранов. А теплую воду приносили в медном ведре из кухни на первом этаже.
За окном по булыжной мостовой прогрохотала пролетка.
— Не думаю, джентльмены, — напыщенно заявил Кичингэм, — что мистера Уильямса можно упрекнуть в недостаточной заботе о жене, которая не отличалась крепким здоровьем. Накануне с ней случился эпилептический припадок, и на следующий день после установки ванны супруги отправились на обследование к доктору Френчу.
— Простите, — спокойно перебил его Холмс, — но в отчете о расследовании не приведены доказательства того, что леди прикусила язык или у нее были обнаружены иные признаки болезни.
— Признаки проявились, мистер Холмс. Но это же бывает время от времени.
— Что ж, замечание справедливое, — неохотно согласился я.
Мое одобрение придало констеблю уверенности.
— Доктор Френч назначил леди легкое успокоительное средство, бромистый калий, который в любом случае не мог принести вреда ее здоровью.
— Но и пользы тоже, — вставил я.
Кичингэм посмотрел на меня, как на предателя, а затем продолжил:
— Как бы то ни было, мистер Холмс, но два дня спустя в половине второго ночи доктора вызвали к больной, с которой снова случился припадок. Мистер Френч отметил, что она раскраснелась и вспотела. Пульс был нормальный, но больная жаловалась на головную боль.
— Обо всем этом я уже прочитал вчера в публичной библиотеке в подшивке «Херн-Бей пресс», — сухо заметил Холмс. — На соседней полосе газеты сообщалось, что температура воздуха на той неделе колебалась от семидесяти восьми до восьмидесяти двух градусов [64] при высокой влажности. Рискну предположить, что все жители города по ночам потели и краснели от духоты. К тому же я не совсем понимаю, как доктор Френч мог определить эпилептический припадок, который закончился до его прихода. Если только леди не прикусила язык, чего, как известно, не произошло.
Кичингэм пожал плечами и заговорил мелодраматическим тоном, каким, без сомнения, рассказывал эту историю уже многим слушателям:
— По словам мистера Уильямса, два дня спустя они проснулись в половине восьмого утра. Он вышел из дома, чтобы купить рыбы. Уильямс уверяет, что не наполнял ванну. Вероятно, его жена сама это сделала. Вернувшись через полчаса, он позвал ее, не дождался ответа и вошел в туалетную комнату. Его супруга лежала на спине в ванне, заполненной на три четверти. Голова была погружена в воду, ступни подняты над ее поверхностью, ноги согнуты. Затем мистер Уильямс послал доктору Френчу записку: «Не могли бы вы срочно зайти ко мне? Боюсь, что моя жена мертва».
— Что рассказал Френч?
— Он пришел через пятнадцать минут и увидел ужасную картину. Миссис Уильямс уже не подавала признаков жизни. В руке она сжимала кусок кастильского мыла. Пульс не прослушивался, но тело, как и вода, еще не успело остыть. Ее вытащили из ванной и положили на пол. Доктор Френч удалил ее вставные зубы и в течение пятнадцати минут делал искусственное дыхание, а мистер Уильямс помогал ему, придерживая язык жены. Но она умерла. Ничто не помогло, сэр.
— Не сомневаюсь в этом. А когда вы увидели труп?
— Приблизительно через два часа, когда по заданию коронера пришел взять показания свидетелей.
— Где лежало тело?
— На полу в ванной комнате. Это небольшое помещение сразу за входной дверью.
— Чем был прикрыт труп?
— Ничем, мистер Холмс.
— Вы хотите сказать, что человек оставил свою мертвую жену на полу обнаженной на протяжении двух часов, пока полицейские, хозяин дома, гробовщик и еще черт знает кто ходили вокруг?
— Рассматривая вопрос с этой стороны…
— Если вы можете рассмотреть его с другой стороны, мистер Кичингэм, я непременно хотел бы услышать об этом. Теперь вот что: в газетной заметке ничего не сообщалось о росте леди и размерах ванны.
Кичингэм глуповато и самодовольно усмехнулся:
— Это потому, что их не измеряли, сэр. В отличие от вас, мистер Холмс, мы здесь не занимаемся хитроумными вычислениями, если на то нет особых причин.
— В самом деле, — произнес Холмс с холодной яростью, означавшей, что мистер Кичингэм играет с огнем. — То, чем вы здесь занимаетесь, граничит с преступной халатностью. Когда Уильямс уехал отсюда?
— Почти сразу, — ответил густо покрасневший констебль. — Миссис Уильямс умерла в субботу, расследование проводили в понедельник…
— Осмелюсь предположить, что родственники еще не были извещены о смерти, не говоря уже о приглашении на похороны.
— Не могу сказать точно, сэр. Погребение назначили на следующий день, во вторник.
— Похороны были пышные?
— Не очень, сэр. Насколько позволяли обстоятельства. По словам мистера Уильямса, приличные, но не дорогие. Ее похоронили в общей могиле, но, как он выразился, разве ей теперь не все равно?
— Действительно, какая разница?
— Я никогда не видел человека, настолько убитого горем, — с горячностью принялся оправдывать его Кичингэм. — Перед похоронами он договаривался о прекращении аренды квартиры с клерком из агентства, мисс Рапли, и буквально рыдал, уронив голову на стол. Потом, немного успокоившись, он сказал: «Разве может меня утешить то, что она успела составить завещание?» Это была неподдельная скорбь. Никому не пожелал бы в таком положении остаться еще и без завещания.
Мы попрощались с констеблем, совершенно не к месту проявлявшему сочувствие, и направились по набережной к отелю «Ройял».
— Этот подлый Борджия может спать спокойно, — заговорил Холмс, отчаянно жестикулируя. — О таких, как он, прекрасно заботится местная полиция.