– Вы имеете хотя бы малейшее представление, о чем могла идти речь? – быстро спросил Томас, хотя и был уверен, что ответ ему уже известен.
– Никакого. И не собираюсь гадать.
– После этого вы ее больше не видели?
– Нет, так же как и мистера Крайслера.
Вид у пожилой леди был просто несчастный, и это обеспокоило его собеседника.
– Чего вы боитесь? – прямо спросил он. С Веспасией, он знал, надо говорить без околичностей и экивоков. Все равно она читала его как открытую книгу.
– Я боюсь одержимости мистера Крайслера любовью к Африке и тем, что он считает для нее благом. Эта идея превалирует у него над всеми прочими соображениями и даже над таким человеческим качеством, как лояльность, – ответила та. – Все это не способно сделать Нобби Ганн счастливой. Я встречала таких мужчин не раз в своей жизни. Их преданность какой-то цели, по их мнению, оправдывала любой поступок, любое действие по отношению к простому человеку, ибо все делалось во имя благородной и великой идеи.
Она вздохнула и на мгновение опустила зонтик. Тот упал на ее юбки.
– Все они были энергичными, одухотворенными, привлекали эдакой бравадой, выдаваемой за смелость, способностью воодушевлять и внушать доверие. На какое-то время они были даже готовы любить. Но я неизменно чувствовала холод их душ, одержимость, пожиравшую саму себя и требующую безответных жертв. Вот чего я боюсь, Томас. Не за себя. Меня тревожит Нобби. Она чудесный человек, и я к ней очень привязалась.
Выслушав это, суперинтендант понял, что может ничего не отвечать. Любые слова были бы здесь неуместными.
– Будем надеяться, что вы ошибаетесь. – Помолчав, он улыбнулся. – Спасибо, что зашли и все рассказали.
Он предложил Веспасии руку, но она без его помощи поднялась со стула и направилась к двери, неестественно прямая, с высоко поднятой головой. Питт открыл перед ней дверь и проводил ее по лестнице и ступеням крыльца к поджидавшему экипажу.
– До того, как ее бросили в воду, – заключил свой доклад врач, и, вздохнув, прикусил губу. Он приготовился к критическим замечаниям Томаса. Этот человек с длинным угрюмым лицом, даже будучи профессионалом, не разучился принимать человеческие трагедии близко к сердцу. – В пользу негодяя могу сказать одно: он сделал это быстро, – добавил медик. – Предварительно нанес два сильных удара, очень сильных.
– Я не вижу следов, – возразил Питт.
– Немудрено. Они в височной части под волосами. Затем он задушил ее, и сделал это так жестоко, что сломал шейные позвонки… – Эксперт коснулся рукой своей шеи. – Смерть была почти мгновенной. Думаю, она почувствовала лишь первый удар и как ее начали душить, а затем наступила смерть. Она умерла не от удушья.
Суперинтендант смотрел на врача, невольно ощущая неприятный холодок ужаса.
– Убийца действовал жестоко?
– Очень. Это было намеренное убийство, или же человек был охвачен такой яростью, что даже не осознавал своей физической силы. Вам, Питт, предстоит искать очень жестокого и опасного убийцу. Либо он совершенно безжалостен и убивает ради ограбления, даже когда в этом нет необходимости – ведь он мог бы оглушить жертву, и этого было бы достаточно. Либо это ярость, переходящая в безумие, и, возможно, он сумасшедший.
– Он приставал к ней?
– Господи, конечно. Хотя что вы под этим подразумеваете? – Медик кивнул на тело, укрытое простыней. – Если вы хотите знать, была ли она изнасилована, то так и скажите. Терпеть не могу ненужных эвфемизмов! Преступление следует называть своим именем и всегда быть честным по отношению к жертве. Нет, она не была изнасилована.
Питт облегченно вздохнул. Почему-то это было важно для него. Он почувствовал, как тяжесть словно свалилась с его плеч и боль внутри ослабела.
– Когда она умерла? Вы можете определить время? – спросил он.
– Не настолько точно, чтобы это как-то помогло вам, – хмыкнув, пояснил врач. – Примерно между восьмью вечера и полуночью. Пребывание в воде экспертизе, разумеется, не помогло – она холодней, чем обычно бывает в это время года. Ускорила ригор мортис [34] , мешает уточнить и многое другое. Кстати, и об иных помехах… – Эксперт нахмурился и странно посмотрел на Томаса. – Я нашел какие-то непонятные следы на теле, не очень заметные – например, на плечах, вернее, на спине, под мышками и сзади на шее. Будто ее долгое время тащило по дну. Может, ее платье за что-то зацепилось и сильно натянулось на ней… Когда ее нашли?
– Около половины третьего ночи.
– А когда ее видели в живых в последний раз?
– В половине десятого.
– Теперь вы все знаете. Можете опираться в своей работе и на мои данные. Перед вами опасный преступник, да хранит вас Господь. Его помощь вам понадобится. Красивая женщина. Очень жаль. – И не дожидаясь, что скажет его собеседник, доктор вернулся к телу на столе и продолжил свою работу.
– Вы мне можете сказать, как долго она находилась в воде?
– Не точнее, чем это можете сделать вы сами. Не менее получаса, но и не более трех часов. Простите.
– Ее убили руками?
– Что? Да, да. Он задушил ее голыми руками, никакого шнура, просто сжал пальцами горло. Как я сказал, это очень сильный физически мужчина, побуждаемый страстью, какую не дай мне Бог увидеть. Не завидую вашей профессии, Питт.
– А я – вашей, – ответил Томас, и это было сказано вполне искренно.
Доктор рассмеялся каким-то отрывистым лающим смехом.
– Когда я получаю их, все уже позади – боль, страдания, жестокость, ненависть. Наступают мир, покой и тишина. А все остальное в руках Господних… если ему есть до этого дело.
– Мне есть, – сквозь зубы процедил суперинтендант. – А Господу, если он лучше меня, – тем более.
Медик снова рассмеялся, уже тише и мягче. Однако он ничего не сказал.
Отрезок времени от половины десятого вечера до полуночи может показаться удивительно длинным, если вспоминать, кто где был и что делал в эти два с половиной часа. Питт вынужден был снять еще двух человек с другой работы, а Министерство по делам колоний оставил на одного Телмана. Сам он тоже занялся допросами и проверкой фактов. Но, увы, это не добавило ничего нового и важного к имеющейся уже информации.
Лайнус Чэнселлор показал, что уехал из дома в легком экипаже, которым правил сам, потому что конюх повредил руку. Ему надо было срочно передать Гарстону Эйлмеру очень важный пакет, но того не оказалось дома. Министр был крайне раздосадован этим и передал пакет лакею. Последний подтвердил этот факт и то, что Чэнселлор был в доме Эйлмера за несколько минут до одиннадцати часов вечера.
Слуги в доме министра не слышали, когда он вернулся, ибо хозяин не просил дожидаться его.