Лайза покачала головой:
— Он смотрел на меня с такой ненавистью. Словно я хотела, чтобы это случилось. Словно хотела, чтобы Майлз умер! Но это неправда. Так вышло. Может, так должно было произойти. Не знаю. Но я никак не могла это предотвратить.
Джон Кроули посмотрел на нее со странным выражением. Какая несвязная речь, если не сказать больше. Почему, во имя всего святого, убийство Майлза «должно было произойти»? Впрочем, после того допроса, которому только что подверглась Лайза, чудо еще, что она вообще может выговаривать слова!
— Вам нужно отдохнуть. Могу я отвезти вас домой?
Лайза непонимающе уставилась на него. Дом? Где это? Наверняка не на Проспект-роуд.
— Говорите, вам обо мне сказал Мэтт Дейли? Не знаете, где он остановился?
— Я здесь!
Славное, усталое, добродушное лицо Мэтта вынырнуло из моря азиатских лиц: даже в этот поздний час тротуары все еще были заполнены людьми. Лайза никогда еще никому не была так рада, как Мэтту. Она бросилась в его объятия.
— Ты в порядке? — прошептал он, крепко обнимая ее. — Тебя не били?
— Нет, все хорошо.
Она поцеловала его, не пытаясь скрыть свои чувства в присутствии Кроули. Адвокат подавил непонятно откуда взявшуюся ревность. У него было немного таких привлекательных клиенток, как миссис Баринг, и сегодня он наслаждался ролью белого рыцаря.
— Вы, должно быть, мистер Кроули, — кивнул Мэтт. — Спасибо, что действовали так быстро.
— Не за что. Спасибо за то, что позвонили.
Мужчины обменялись рукопожатием.
— Сегодня все прошло прекрасно. Думаю, Лю хватается за соломинки. Но не давайте ему оружия, миссис Баринг. Оставайтесь в Гонконге, не высовывайте носа и не теряйте со мной связи. Если полиция снова вас побеспокоит, немедленно дайте знать.
— Конечно.
Мэтт проводил глазами Кроули, севшего в такси, и с подозрением прищурился:
— Чертовски хорош для адвоката.
Лайза рассмеялась, обхватила Мэтта за шею и легонько поцеловала в губы.
— Ревнуешь?
— Ужасно.
Они снова поцеловались, и Лайза втайне удивилась тому, как была счастлива, как спокойна. Словно ей ничего не грозило. В свое время она испытала немало мужской ревности, и это означало одну лишь боль. Но с Мэттом все по-другому. В его объятиях она чувствует себя в безопасности. Теперь можно оглянуться и видеть, что большая часть жизни прошла под темным облаком страха, в ожидании, когда мужская ревность взорвется яростью и насилием, желанием причинить боль. Ранить. Она принимала это, потому что не знала ничего иного. И все из-за тайны, разрушившей не только ее жизнь, но и жизни многих других людей. Тайны, ключ к которой имелся только у одного человека. Но Мэтт не должен этого знать. Никогда.
Мэтт сжал ее лицо ладонями.
— Ты выглядишь такой встревоженной. Из-за Лю?
— Да, — солгала она. — Он решил во что бы то ни стало меня достать.
— Ничего у него не выйдет, — заверил Мэтт. — Во всяком случае, пока я рядом. Послушай, Лайза, я знаю, что еще не время, что прошлая ночь была неожиданной для нас обоих. Но я должен сказать тебе. Я никогда не испытывал ничего подобного раньше. Я…
Лайза прижала палец к его губам.
— Не здесь. Лю и его люди, возможно, прямо сейчас выходят из здания.
Она была права. Оживленная улица, на которую выходил полицейский участок, была не местом для объяснений в вечной любви. Мэтт махнул рукой, и возле них немедленно остановилось такси.
— «Пининсула».
Лайза вскинула брови. «Пининсула» был самым дорогим в Гонконге отелем. Конечно, они могут там остановиться, поскольку власти разморозили счета Майлза и дали Лайзе доступ к его деньгам. Но это вряд ли означало «не высовывать носа».
— Я решил, что, если уж сидеть под фактическим домашним арестом, можно делать это в золотой клетке, — заявил Мэтт. — Хочу, чтобы ты была счастлива.
Лайза знала о золотых клетках все.
— Я буду счастлива где угодно, — честно сказала она. — Пока мы вместе.
Если бы я только могла остаться с ним навсегда. Если бы только могла сказать правду.
Но она знала, что никогда не сможет это сделать.
Их номер был роскошным: маленькая, изысканно обставленная гостиная и две большие мраморные ванные, смежные с большой спальней с живописным видом на гавань. После горячего душа и принесенного официантом сандвича, Лайза ожила настолько, что смогла рассказать Мэтту о допросе.
— У Лю новая информация. Должно быть, он поговорил с Джойс Чень и запугал ее так, что она все выложила.
— Кто такая Джойс Чень?
— Наша экономка на Проспект-роуд. Она единственная, кто мог проболтаться Лю, что у меня якобы был роман.
«Так вот откуда пошли слухи, — подумал Мэтт, вспомнив свой яростный спор с Дэнни Магуайром. — Злобные сплетни слуг».
— Подлая стерва!
— О нет! — испугалась Лайза. — Нет-нет. Миссис Чень — чудесная женщина. Она никогда не причинила бы мне вреда сознательно.
— Но почему же, спрашивается, наговорила такого?
— От страха. И потому что это правда.
— Я не была до конца искренна с тобой.
Это было сказано двадцать минут спустя, когда оба лежали в постели обнаженные, в объятиях друг друга, и это казалось вполне подходящим временем для исповеди.
— Я хотела. Но не знала, с чего начать.
— Все хорошо, — заверил Мэтт, гладя ее по голове.
Если совсем уж честно, он тоже был не вполне искренен с Лайзой. Она так и не узнала о его связях с Интерполом и Дэнни Магуайром. Все это время она делила дом и постель с полицейской подсадной уткой. Если это не предательство, тогда что?
Лайза нервно, спотыкаясь на каждом слове, рассказала Мэтту о своей связи. У нее был всего один любовник — не сотня, как намекал Магуайр. Она все отрицала в полиции, чтобы защитить молодого человека. Они не любили друг друга. Но он помогал ей облегчить тяготы брака.
— Когда мы с Майлзом встречались, между нами было все. Наши отношения трудно было назвать страстными — Майлз был гораздо старше, но мы занимались любовью. Но после свадьбы все изменилось. Майлз был добр и заботлив, но мысленно поставил меня на пьедестал. Словно я была чистой, нетронутой девушкой. Отношения между нами были… крайне редкими.
Мэтт на секунду ощутил родство душ с Майлзом Барингом. Лайза была невероятно желанной и привлекательной женщиной. И в то же время такой идеальной, такой хорошей, что он понимал, отчего в представлении Баринга она была кем-то вроде Мадонны, которой следует поклоняться. Которую невозможно запачкать.
— Значит, это был просто секс? У тебя с тем мужчиной?