– Попейте-ка, девоньки, чайку! – бодро пригласила она. – С чаем и разговор склеится. Что это вы насухую?
Поставила чайник на стол и тактично удалилась.
Надежда ощутила спазм в горле и, боясь, что не совладает с приступом страшной бездонной тоски, от которой ее уже начала колотить мелкая дрожь, встала.
– Пожалуй, я пойду... Мне пора!
Тамара встрепенулась и вдруг жадно задышала, как из-под волны вынырнула.
– Приходите ко мне, пожалуйста... И простите, что продержала вас на улице. Меня Володя предупреждал. Они могут мстить семьям. И вы будьте осторожны. Он ведь не звонит, потому что боится за вас. У противника ведь тоже аппаратура, она отслеживает связи...
– Кто? – безжизненно спросила Надежда.
– Противник... Ну, боевики. Вычислят связи, возьмут в заложники. И все, Сережа уже не боец...
* * *
Иван взлетел по лестнице, позвонил в свою квартиру – квартира ответила молчанием. Выругавшись, он открыл своим ключом, заглянул во все комнаты.
– Варя! Рита?
И сел в прихожей...
– Домострой... – произнес он вслух. – Какой тут, к черту, домострой...
С квартирного телефона позвонил жене:
– Варя? Ты где?
– У меня сегодня бассейн и фитнес...
– А Рита?
– Рита со мной.
– Ну я же вам сказал! – загремел он. – Сидеть дома, Варвара! Сидеть дома!
– Не кричи, пожалуйста. Ничего не случится...
Он со злостью бросил трубку, попил воды из-под крана, утерся.
Неприкаянно побрел в свою комнату, бросился в кресло, поворошил зачем-то бумаги – душа была не на месте.
Достал из шкафа маленькую цифровую камеру, рывком запихнул в чехол – приготовил взять с собой. Огляделся – что-то надо еще...
Включил компьютер, вставил мини-диск, привалился к спинке кресла.
И опять – вот оно: Баренцево море, военные корабли и Надежда. Вот она идет по отмели, что-то собирает, оборачивается и манит, манит к себе рукой... Минуты тревожного и беззаботного счастья...
От звонка мобильника, лежащего в кармане, он вздрогнул.
– Каналы молчат восемнадцать часов, – сообщил информатор. – К утру надо ждать грозы.
– Понял!
Он вскочил, схватил камеру и выбежал вон.
А на мониторе все еще мелькали кадры того, самого мирного в жизни, счастья.
Надежда брела по московским улицам, не разбирая куда. Ее поникшая фигурка мелькала на фоне реклам, фонарей и витрин, а навстречу ей шли и шли люди. Над головой металось и орало воронье.
Она двигалась одна навстречу потоку...
В кармане бесконечно и тревожно звонил мобильник. Надежда на мгновение остановилась, выключила его и теперь слышала лишь шум города и крики птиц.
Потом сидела на скамеечке в каком-то сквере, где-то на Чистых прудах, и наблюдала за людским праздным столпотворением.
Казалось, черные птицы громадной сетью накрыли небо над всей Москвой.
В то же самое время Илья, одетый как лондонский денди, с бабочкой, подпиравшей второй подбородок, дежурил возле ее подъезда: ходил кругами, звонил, не дождавшись ответа, садился в машину и вновь и вновь врубал музыку.
Часы на панели показывали 18.51.
– Все, Петрова! – даже с облегчением тяжело выдохнул он. – Культурной программы на сегодня не будет.
Вынул сигару, закурил и пошел опять кружить, подметая длинными полами черного плаща мокрый тротуар.
– Домой-то ты все равно придешь!
Надежда отстраненно шла сквозь толпу по улице. Час пик... Она словно не замечала окружающего мира.
А что-то произошло в пространстве мегаполиса...
Надя свернула на набережную и скоро очутилась возле парапета Москвы-реки.
Отблески фонарей высвечивали мутную воду, по которой плыла маленькая лодка под веслами. Человек методично шлепал по воде и оставался на месте – эдакое вечное движение в никуда...
И здесь, по Павелецкой набережной, неслись машины с сиренами и мигалками.
Надежда постояла у парапета, наблюдая, как лодочник бьется с волной, помахала ему рукой и пошла через улицу к дому. Перебежала проезжую часть до середины и вдруг увидела несущуюся пожарную машину с маячками.
Красное марево промчалось мимо, обдав жаром и тревожными отсветами...
Страх быть сбитой этим чудовищем словно пробудил ее ото сна.
Иван вошел к Крикалю и повалился на стул.
– Все знаю, Стас...
– Ты говорил, война кончилась? – Он рубил жестко и торжествующе. – Говорил?
– Все понятно...
– Ничего тебе не понятно!.. Вот теперь иди и снимай войну, у себя дома. Она пришла к нашему порогу... Я не знаю, как ты это сделаешь. В какой форме. Тебе виднее, а мне все равно...
– Сниму.
– Эта война оказалась в столице и по твоей вине! Или скажешь «нет»?
– Скажу «да».
– А что ты говорил? Я пугаю страшилками зрителя? Я утрирую действительность? Требую от вас, чтоб снимали трупы и кровь? Плачущих женщин?
– Стас, не наезжай, мне и так хреново...
Но тот уже ничего не хотел слышать, давил, как асфальтовый раскатчик.
– Ты все время представлял меня монстром. А я все время хотел показать обывателю всю мерзость войны. Выработать у него отвращение! И хотел, чтобы это делали вы.
Иван встал, прихватил сумку.
– Ладно, я пошел снимать войну...
– Вызывай свою группу! Все разъехались по домам.
– Не надо группу, я сам.
– Что значит – сам? – Он выхватил из стола бумажку, бросил ему не глядя. – Вот твое заявление. Порви и выбрось.
– Нет, ты его зарегистрируй. Чтоб вопросов не было.
– Иван?
Он ушел, аккуратно притворив за собой дверь...
* * *
Илья сидел в машине, слушал радио и тянул сигару. Часы показывали 19.30. Вдруг музыка прервалась и начался экстренный выпуск новостей.
«Сегодня в девятнадцать часов двадцать минут мы получили сообщение, что неизвестными вооруженными людьми захвачен театральный центр на Дубровке. Захват произошел во время спектакля „Норд-Ост“, когда в зрительном зале находилось более 800 человек. Террористы пока не выдвинули никаких требований. Силовые структуры немедленно отреагировали на произошедшее, сейчас театральный центр оцеплен подразделениями милиции, внутренних войск и ФСБ. На место событий выехали генеральный прокурор, директор ФСБ, начальник Московской милиции».