Что за болезнь такая – любовь, подумалось ему. Кто и зачем мучает ею человека? То есть, очень возможно, что другим людям она необходима и даже благотворна, но некоему титулярному советнику это снадобье явно противопоказано. Ничего кроме горя, разочарования, а то и, как в данном случае, унижения, любовь ему не принесёт. Такая уж, видно, судьба.
Не нужно никуда ходить. Что ему за дело до этой чужой женщины, до её раскаяния, испуга или досады? Разве сердцу от этого станет легче?
Время сразу же прекратило свои дурацкие фокусы, часы затикали размеренно и спокойно. Уже из одного этого следовало, что решение принято правильное.
Остаток дня и вечер Эраст Петрович провёл за чтением «Записок капитана флота Головина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах», а незадолго перед полуночью вдруг отложил книгу и безо всяких предварительных приготовлений, лишь надев картуз, отправился в усадьбу Дона Цурумаки.
Маса не пытался остановить хозяина и ни о чем не спрашивал. Проводил взглядом неспешно отъехавшего велосипедиста, сунул за пояс панталон нунтяку, повесил на шею мешочек с деревянными гэта и затрусил по направлению к Блаффу.
* * *
Огромные кованые ворота открылись на удивление легко и почти бесшумно. Идя к пруду по освещённой луной дорожке, Эраст Петрович покосился в сторону дома. Увидел уставленный в небо телескоп, прильнувшую к нему плотную фигуру в халате. Кажется, сегодня Дону Цурумаки было не до земных зрелищ, он любовался небом. Звезды и в самом деле были такие крупные, яркие, каких Фандорин не видывал с гимназических времён, когда любил сидеть в планетарии и мечтать о полётах на Луну и Марс. Подумать только, это было всего каких-нибудь четыре года назад!
Титулярный советник был уверен, что придёт в павильон первым и долго будет сидеть там в темноте один, ибо по подлой науке дзёдзюцу наверняка следовало потомить влюблённого дурака ожиданием. Однако, едва открыв дверцу павильона, Эраст Петрович уловил знакомый аромат ирисов, от которого сердце попробовало было зачастить, но, повинуясь приказу рассудка, сразу же вернулось к прежнему ритму.
Итак, О-Юми пришла первой. Что ж, тем лучше.
В крошечной прихожей было довольно светло – лунное сияние проникало сквозь щели деревянных жалюзи. Фандорин увидел бумажную перегородку, две лаковых сандалии на дощатом полу, перед приподнятыми татами. Ах да, по японскому обычаю перед тем, как ступить на соломенные циновки, полагается разуваться.
Но разуваться Эраст Петрович был не намерен. Он скрестил руки на груди и нарочно откашлялся, хотя «мастерица» и без того, разумеется, слышала, что «объект» уже здесь.
Перегородки разъехались в стороны. За ними, придерживая створки, стояла О-Юми – с раскинутых рук свисали широкие рукава кимоно, отчего женщина была похожа на бабочку. «Эффектно», – усмехнулся про себя Фандорин.
Лица куртизанки было не видно, лишь силуэт на серебряном, переливчатом фоне.
– Входи скорей! – позвал низкий хрипловатый голос. – Здесь так чудесно! Смотри, я распахнула окно, за ним пруд и луна. Разбойник Цурумаки знает толк в красоте.
Но Эраст Петрович не тронулся с места.
– Что же ты? – она шагнула ему навстречу. – Иди!
Пальцы потянулись к его лицу, но были перехвачены твёрдой, затянутой в перчатку рукой.
Теперь ему было видно её лицо – невыносимо прекрасное, даже теперь, когда он уже всё знал.
Нет, не всё.
И Фандорин задал вопрос, ради которого пришёл.
– Зачем? – спросил он требовательно и строго. – Что вам от меня нужно?
Конечно, истинный профессионал поступил бы не так. Прикинулся бы, что ни о чем не догадывается, что остаётся в роли болвана и простачка, а сам исподволь выведал бы, в чем состоит тайный замысел этой новоявленной Цирцеи, превращающей мужчин в свиней. Заодно и расплатился бы с нею той же монетой.
Эраст Петрович считал себя неплохим профессионалом, но притворяться перед притворщицей было противно, да и вряд ли получилось бы – непослушное сердце всё же билось сильней нужного.
– Я не так богат и уж тем более не так влиятелен, как ваш п-покровитель. Никакими важными секретами не владею. Скажите, зачем я вам понадобился?
О-Юми выслушала его молча, не пытаясь высвободиться. Он стоял на деревянном полу, она на татами, поэтому их лица были почти вровень, разделённые всего несколькими дюймами, но Фандорин подумал, что ему никогда не понять выражения этих удлинённых, влажно поблёскивающих глаз.
– Кто ж знает ответ на этот вопрос? – тихо сказала она. – Зачем ты понадобился мне, а я тебе. Просто чувствуешь, что иначе не может быть, и всё прочее не имеет значения.
Не столько от слов, сколько от тона, каким они были произнесены, пальцы Фандорина утратили цепкость. О-Юми протянула освобождённую руку к его лицу, легонько коснулась щеки.
– Не нужно ни о чем спрашивать… И не пытайся понять – всё равно не получится. Слушайся своего сердца, оно не обманет…
«Обманет! Ещё как обманет!» – хотел воскликнуть титулярный советник, но по неосторожности встретился с О-Юми взглядом и уже не мог отвести глаз.
– Это по твоей науке так положено? – срывающимся голосом проговорил Фандорин, когда её рука опустилась ниже, скользнула ему за ворот и нежно провела по шее.
– Какая ещё наука? Что ты такое говоришь?
Голос стал ещё ниже, приглушенней. Казалось, она не вслушивается в смысл его речей, да и сама плохо понимает, что говорит.
– Дзёдзюцу! – выкрикнул тогда ненавистное слово Эраст Петрович. – Я всё знаю! Ты притворяешься влюблённой, а сама применяешь дзёдзюцу!
Ну вот, обвинение было произнесено, теперь она изменится в лице, чары рассеются!
– Что молчишь? Ведь п-правда?
Поразительно, но она нисколько не выглядела смущённой.
– Что правда? – пробормотала О-Юми все тем же полусонным голосом, не переставая поглаживать его кожу. – Нет, неправда – я не притворяюсь… Да, правда – я люблю тебя по законам дзёдзюцу.
Вице-консул отшатнулся.
– Ага! Ты созналась!
– Что же в этом плохого? Разве я беру с тебя деньги или подарки? Разве мне от тебя что-нибудь нужно? Я люблю так, как умею. Люблю, как меня учили. И можешь поверить, что учили меня хорошо. Дзёдзюцу – лучшая из наук любви. Я знаю, потому что изучала и индийскую школу, и китайскую. Про европейскую и говорить нечего – варварство и нелепость. Но даже китайцы с индийцами мало что понимают в любви, они слишком много внимания уделяют плоти…