Двое мужчин внесли главное угощение – блюдо в четыре фута длиной, украшенное пальмовыми листьями, с торчавшим из вороха зелени вертелом. Брумтвейт медленно поднялся на ноги, словно привязанный веревочками.
– Мэйс!..
– Да, Брумтвейт?
– Скажите, что это не она!..
– Она, – заверил его Мэйс, – наша нежная, сладкая, сочная, мягкая, с маленькой вертлявой попкой, совершенно съедобная Джозефина.
Брумтвейт упал на стул, уронил голову на руки. Он приподнял лицо, чтобы что-то сказать, и увидел маленькую Джозефину за другим концом стола.
– Это я! – крикнула она. – Это я готовила, по своему рецепту! Это моя свинья! Кушай!
Брумтвейт так смеялся, что слезы потекли у него по щекам.
– Счастливого е... Рождества! – прохрипел он сквозь смех.
* * *
В Манхэттене полно отелей разного рода, от прославленных храмов гостеприимства, известных всему миру, до отвратительных ночлежек, притонов, про которые если кто и слышал, то не признается в этом. Есть и исключения, вроде «Смитсона», который никто не назвал бы отелем.
Шан Лао редко пользовался апартаментами 14А, но арендную плату вносил регулярно. Окна всех комнат выходили на Парк-авеню. Вечером Николь украсила охапками остролиста, перевязанными шелковыми лентами, весь смитсоновский пост-модерн, включая рамы репродукций Пуссена на стенах.
Чета Шан, включая Никки, пригласила на обед одного из китайских обозревателей ООН, мистера Хо с супругой.
– Шеф-повар «Смитсона» заверил меня, что это традиционный рождественский обед в Новой Англии, – говорила гостям Николь. – Прозрачный бульон, индюшачья грудка, картофельный мусс, галантин из устриц с орешками и чатни из клюквы.
Отец Николь был французским дипломатом на Дальнем Востоке, где Николь росла под присмотром нянек и сестер из французской миссии. Сегодня вечером она надела изящное темно-зеленое вязаное платье, красиво облегавшее ее фигуру. Длинный разрез на восточный манер, высоко обнажал бедро при ходьбе. На шее у нее было яркое коралловое ожерелье японской работы.
Один из личных телохранителей Шана, временно назначенный официантом, через каждые несколько минут заглядывал в гостиную. Николь уже привыкла, что рядом с Шаном постоянно находятся вооруженные охранники.
– Телохранители тебе нужны для самоутверждения, – упрекнула она его однажды.
Ни у кого не вызвал любопытства тот факт, что официант – китаец, хотя все настоящие официанты в Нью-Йорке турки или иранцы.
Мистер и миссис Хо говорили на одном из диалектов Китая, поэтому мистер Хо попросил, чтобы, все говорили по-английски для улучшения рудиментарных познаний своей жены. Николь и Никки ответили утвердительным кивком.
Миссис Хо практически не участвовала в застольной беседе, ее опущенные глаза с озабоченной сосредоточенностью санитарного инспектора изучали одно блюдо за другим. Она подняла глаза только перед десертом, когда китаец-официант позвал Шана к телефону. На следующий день Никки узнал, что звонил Бакстер Чой из Вашингтона. Но и во время обеда многое можно было прочитать по мрачному выражению лица Шана, когда он возвратился за стол. Плохие новости – с этим не справится даже вооруженная охрана. На случай, если до кого-нибудь еще не дошло, что ему не до игрушек, Шан не произнес ни слова, пока все не встали из-за стола.
Никки счел своим долгом вовлечь в беседу миссис Хо.
– Вы давно в Нью-Йорке? – поинтересовался он, с детства приученный ловко заполнять паузы в разговоре. Так как собеседница проявила замешательство, он живо добавил: – А ваши дети?
– У них все в порядке. – Произношение миссис Хо имело странный ритм и паузы, словно человеческая речь дробится на слоги, а не слова.
– Они учатся в американской школе?
– В Бейджине. У них все в порядке.
– О, тогда вам хватает времени, чтобы познакомиться с достопримечательностями Нью-Йорка?
– Все в порядке.
Этот своеобразный диалог почему-то привел в восторг мистера Хо.
– Ваш сын оправдывает возложенные на него надежды, – сказал он ушедшему в себя Шану. – Наше потомство – это то, что оправдывает наше пребывание на земле.
– Само существование, – добавила Николь.
Два телохранителя – без оружия – вкатили осыпанный сахарной пудрой пудинг с красными и зелеными нарядными свечками. Пудинг медленно вращался на специальной подставке, а встроенная музыкальная шкатулка исполняла мелодию, на вкус Смитсона, больше всего подходившую к сезону: «Санта-Клаус в городе».
Шан и Хо приветствовали древнюю христианскую традицию каменным безразличием. Произведение Дж. Фреда Кутса было равно незнакомо Никки, его матери и миссис Хо. Поэтому в глубоком молчании все пятеро сотрапезников с подозрительным недоумением наблюдали, как замедляет вращение подставка. Наконец музыкальная шкатулка испустила дух на словах: «Оглянись хорошенько вокруг...»
* * *
Рождество Чарли встретил в обществе дочерей и жены. Из чувства простого христианского сострадания, как она это неоднократно повторила, Мисси пригласила также Энди Рейда.
– Бедняга совсем один в такой день, разве это не печально?
По ее же предложению ленч устроили в новой квартирке Уинфилд. Личным вкладом Мисси стали двадцать четыре уродливых хрустальных бокала «мозер» в выложенном бархатом футляре, значительно более красивом, чем его содержимое. Чарли припомнил, что это один из свадебных подарков им с Мисси, двадцать лет пролежавший нераспакованным. Благословенна бережливость богатых. К примеру, трогательная привычка Чио Итало отрывать свободные куски бумаги от получаемых писем.
Банни подарила Уинфилд игру «Монополия», расписанную русской кириллицей. Энди привез складной карточный столик со стульями. Чарли не принес ничего. Он бродил по тесной квартире, натыкаясь на стены, как зверь в клетке.
Окна квартиры выходили на юг. По милости фортуны другие здания не заслоняли горизонт, украшенный Крайслер-Билдинг в тридцати кварталах к югу.
– Новичкам везет, – сказал Чарли. – Из всех моих пожеланий, малышка, первое – удачи!
– Не возражаешь, если я запишу это? – шутливо спросила Уинфилд.
Чарли недовольно поморщился:
– Все последнее время я только тем и занят, что изрекаю нравоучения.
– В том числе и в Западной Пенсильвании? Гарнет уже видела газетные заголовки?
Прежде чем он успел подобрать ответ, зазвонил телефон.
– Да, Никки, – произнесла Уинфилд, – она здесь, – и протянула трубку сестре.
В таком ограниченном пространстве каждый слышал каждого. Соблюдая приличия, мужчины, испытывавшие взаимное отвращение, завели беседу о конвертации ценных бумаг. На кухне Мисси шумно осуществляла надзор за приготовлением третьей порции мартини, совершенно излишней, вознаграждая себя за хлопоты поминутно снимаемой пробой.