* * *
Чарли Ричардс подбросил дров в камин. Он стоял с бокалом марсалы в руке, глядя в огонь. Вообще-то он не любил это сладкое, слегка отдающее горелым вино. Но получается очень вкусно, если в марсалу обмакивать маленькие, изогнутые, присыпанные миндалем и анисом кантуччи.
Он улыбнулся сначала Уинфилд, потом Керри. Оба увлеченно набивали рот кантуччи, запивая кофе. Чарли думал, что владеет ситуацией, но он заблуждался.
Идея совместной поездки к Стефи принадлежала Уинфилд. За день до Рождества она позвонила ему в офис:
– Тетя Стефи приглашает нас провести праздники на острове, потому что у нее единственной есть настоящий очаг и дымоход. Я уже пообещала, что привезу тебя.
Почему бы и нет, подумал Чарли. Он хотел взять с собой Гарнет, но она отказалась наотрез, не вступая в объяснения. Вид влюбленной пары – Уинфилд и Керри – немного выбил его из колеи. До последнего времени родственные отношения этих двоих сводились к поцелуям в щечку на семейных сборищах.
Чарли внезапно осознал, что в комнате только он не может найти себе место и продолжает топтаться у камина. Стефи, как всегда, свернулась клубочком в углу дивана, прикрыв ноги пуховиком. Молодые развалились на полу – хаотическое переплетение длинных конечностей. У Чарли начало неприятно припекать икры. Он подумал, что пора протрубить первым фанфарам, объявляющим счастливое семейное Рождеств открытым.
Он приподнял бокал с марсалой.
– Ну что ж, доброго здравия всем присутствующим. Потягивая густое терпкое вино, они не догадывались, что эта марсала – из винограда покойного Лукки Чертомы. Не знали они и того, что виноградники теперь находятся под неусыпным контролем Молло, как будущий объект агротуризма, что скоро отставные инженеры из Штутгарта, круглощекие голландские бюргеры и пожилые скандинавы с платиново-белокурыми волосами будут толпиться вокруг виноделов, выкладывая монету за право помочь в работе, ломавшей спину многим поколениям сицилийских крестьян.
– Чарли, сядь, – скомандовала Стефи. – Я нервничаю, когда ты расхаживаешь по комнате.
– Извини, понятия не имел.
Он огляделся в поисках удобного места, догадываясь, что у Уинфилд, теперешней наперсницы Гарнет, не вызовет одобрения, если он сядет слишком близко к тете Стефи. Не семейная встреча, а минное поле!
Керри решительно встал с пола, хмурый и озабоченный, явно чувствующий себя возмутителем спокойствия.
– У нас с Уинфилд есть вопрос.
Чарли нахмурился.
– В канун Рождества? Еще до раздачи подарков?
– До всего, – огрызнулся Керри, нервно переступая с ноги на ногу.
Такое возмутительное поведение было настолько необычным для благонамеренного Керри, что Чарли пристально всмотрелся в его лицо в поисках синего пятнышка под глазом. Но пятнышка не было.
– Ма, – Керри повернулся к Стефи, – я никогда раньше к тебе не цеплялся с этим... Меня это раньше и самого не цепляло. Но сейчас... есть жизненно важный вопрос.
– Ох-ах, – с наигранным ужасом отозвалась Стефи.
– Ма, у меня есть очень веская причина настаивать на ответе. Скажи, кто мой отец?
Чарли нервно моргнул. И заметил, что Уинфилд прячет от него глаза. Такое поведение дочери было для него прямым обвинением в жизненных сложностях близнецов.
Стефи спокойно улыбнулась.
– Ты помалкивал больше двадцати лет, а потом вздумал наехать на меня, как грузовик?
– Ма, ты оч-чень разумная леди. Ты всегда знала, что когда-нибудь придется ответить на этот вопрос.
– Я всегда знала, – произнесла Стефи с нажимом, – что никогда не стану на него отвечать.
– Тебе придется!.. – Керри, встрепанный и рассерженный, казался сейчас совсем юным. – Мы с Уинфилд встречаемся, – храбро продолжил он, – и это та причина, по которой я требую у тебя ответа!
У Чарли все правое полушарие мозга заныло от напряжения. Он не хотел снова проходить через все это: три предполагаемых отца, жестокая выходка старого Карло Риччи. Он и так с болью вспоминал яростную исповедь Стефи.
– Очень глупый способ проводить Рождество, – необдуманно ляпнул он. И сразу же получил отпор.
– Не вмешивайся, – отрезала Уинфилд. – Мы должны знать.
– Это мое дело, – сказала Стефи. – Может, еще мальчиков. Но определенно не твое, Эль Профессоре.
– А как насчет меня? – поинтересовалась Уинфилд.
Блестящие темно-оливковые глаза Стефи пристально остановились на ней.
– Нам с тобой не довелось вместе проходить через испытания. А с мальчиками я прошла через все, от цыплячьих хворей до тройного убийства.
– Понимаю, – адвокатским тоном произнесла Уинфилд. – Мальчики тебе ближе всех на свете, тетя Стефи. Но ты продолжаешь скрывать это даже от них!
– Я твердокаменная. А вы спросите Чарли.
Чарли поспешно вскинулся.
– Стефи, ты прекрасно понимаешь, что они хотят услышать. Один ли у них отец?.. – Он повернулся к дочери, его щеки покраснели.
И наткнулся на ее взгляд – не тяжелый, просто напряженный и изучающий. Он почти слышал, как в голове у Уинфилд щелкает компьютер, перебирая возможности, варианты, выходы. Потом она усмехнулась:
– Ты покраснел!
С некоторым облегчением Чарли повернулся к Стефи.
– Я знаю тебя в таком настроении, настоящая сицилийка! Ты сейчас не в состоянии прислушаться к разумным доводам. Но этим двоим нужен ответ, чтобы они не подвергали себя ненужному риску.
– Они и так кузены.
– Ну, а если у них один отец, есть закон... Я ухожу. Вы, трое, оставайтесь. Стефи, не надо ничего говорить мне, но, заклинаю тебя Господом, успокой детей.
* * *
Телефон зазвонил рано утром. Чарли перекатился через половину кровати Гарнет и схватил трубку.
– Счастливого Рождества, – произнесла Уинфилд. – Ты снят с крючка. Мы только кузены.
Чарли откашлялся, прочищая горло.
– Отец – Билл Маллой, погибший во Вьетнаме?
– Так она сказала.
Сонный и туго соображающий, Чарли едва не ляпнул – со Стефи станется переложить ответственность на мертвеца, чтобы от нее отвязались. Кроме того, аналитический ум Уинфилд наверняка уже рассмотрел такую возможность.
– Ладно. Спасибо, что не стала устраивать драму из нашей со Стефи истории. Гарнет, к примеру, этого не делает. И я тоже, хотя сам этому удивляюсь. Где ты?
– Там же. Тут очень мило.
– Твоя мать просила, чтобы мы навестили ее сегодня.
– Выберусь обязательно. Знаешь, ей даже разрешают полбутылки вина к ленчу. Вторую половину она раздобывает без разрешения. По-моему, она сменила один наркотик на другой.