– А знакомых в больнице у вас нет? Может, кому-нибудь позвоните?
– Ни души, капитан.
– Черт! А далеко ли это от Лондона?
– Вот это да, капитан! Здорово!
* * *
Нед не был пьян. Он легко нашел дорогу из Найтсбриджа в Челси, добрался пешком, ни разу не ошибившись, не пропустив ни одного поворота. Теперь он стоял в самом начале Моссон-стрит и смотрел на дом номер 37.
Из-за сплошной облачности ночь опустилась раньше, чем обычно. Небо уже подсвечивалось розоватым сиянием города, которое появлялось по ночам. Уличный фонарь возле дома Джейн горел. Горела и лампа за ее окном в передней. Но больше нигде света не было. Может, ее нет дома? Или она дома, но не для него?
Он позвонил. Долго стояла тишина. Он позвонил снова. Было слышно, как звук прокатился по всей квартире. Потом послышались легкие шаги, словно к двери подошел кто-то в шлепанцах.
– Нед, это ты? – спросила Джейн. – Уходи.
– Пожалуйста, открой. Мне надо с тобой поговорить, – сказал он тихо.
Его голос срывался от отчаяния, чего еще никогда не было в жизни полковника Френча.
– Что?
– Мне надо поговорить с тобой, – повторил он громче.
Проходившие мимо две девушки внимательно посмотрели на него.
– Уходи. Пожалуйста.
– Только после того, как поговорю с тобой.
Девушки захихикали. Нед приподнял плечи.
– Джейн, удели мне хоть столько времени, сколько ты уделила Лаверн.
С той стороны долго молчали. Нед подумал, что она рассердилась.
Вдруг защелкали замки, и дверь широко распахнулась. Едва войдя, он увидел, что она плакала. Или у нее что-то с глазами? Может, читала мелкий шрифт? Или резала лук? Может быть, насморк? Он попытался обнять ее, но она отступила назад.
Джейн стояла в центре гостиной. С распущенными черными волосами и покрасневшими глазами она выглядела измученной. Джейн смотрела на него, как на постороннего человека, заставившего ее страдать. На ней было длинное зеленое бархатное платье.
– Это несправедливо, – сказала она. – Я должна была поговорить с Лаверн. Ведь она твоя жена. Но тебе я не должна ничего, Нед.
– Она уходит от меня.
– О!?
– Отправляется в эту тюрьму в Калифорнии. Говорит, что привезет девочек осенью, но я не верю. Это ты ей посоветовала уехать?
– Нет. А разве она так сказала?
– Нет. Она сказала, что ты ей посоветовала не делать ничего навсегда. А как назвать то, что она уезжает от мужа и собирается обосноваться в шести тысячах миль от него?
– Если она обещала вернуться, значит, так оно и будет, – сказала Джейн.
– Я уверен, что это – навсегда.
– Ты злишься, – заметила она. – Ты хочешь, чтобы она была при тебе, пока ты крутишь роман со мной. Правильно? – Она посмотрела на него опустошенным взглядом. – Ты пил.
– Я много чего делал, и со мной много чего делали. Например, предавали.
Он сел в кресло и уставился в камин. В нем уже не играли весело огоньки газа.
– Но не я, Нед, – ответила она.
– Не ты? А почему же? Присоединяйся к шайке.
Он вытянул к камину свои длинные ноги, словно замерз и воображал, что огонь согреет его.
– Это носится в воздухе. Все оказываются не тем, чем кажутся. Каждый знает все о Неде Френче, кроме самого Неда Френча.
– Я не пони…
– Я только что выпивал с человеком, который рассказал мне, что плохо и со мной, и с завтрашней операцией. Он каждым словом вгонял гвоздь мне в голову. А он из КГБ. Теперь ясно, что Нед Френч – это маленькая часть общественного скандала. Более подходящий момент трудно выбрать. Лаверн летит в Калифорнию. Уинфилд-Хауз в руках врага. Шамун… – он оборвал себя. – А вот и Джейн Вейл – советчица всех, кто страдает от неразделенной любви.
– Нед, если ты пришел, чтобы оскорблять…
– Дорогая Джейн Вейл. Мой муж меня не понимает. Поскольку вы знаете его лучше, чем я, очень прошу посоветовать, что мне делать. Подпись: с разбитым сердцем, но не инвалид.
– Нед!
– У тебя есть виски?
– Тонна. Только ты не получишь, пока не заткнешься.
– Угу!
– Нед, она несчастна. Она думает, что дело в политике. Я сказала ей, что причины эмоциональные и физиологические. Это ее огорчило еще больше. Будь дело только в политике, она бы с этим смирилась. Она мне сказала, что политика – это игра, на которую тратят время мужчины. А женщины ею не интересуются. Она была готова забыть о ваших расхождениях, пока я не объяснила реальные причины.
– Меня поражает, что женщины выкидывают самые фантастические фортели, которые только приходят им в голову. И считают, что все о'кей! Все о'кей, потому что делает это женщина. Женщины имеют на это право, потому что они – женщины. Все дозволено. Предательства, из-за которых мужчина готов пустить себе пулю в лоб или повеситься, чтобы стать пищей для ворон, – все это разрешено женщинам. Она едет домой. Дом – это любое место, которое она предназначит для этого. Все позволено маме, летящей домой, чтобы напихать червяков в глотки ее детенышей.
В этот момент ему показалось, что она рыдает. Он поднял глаза и увидел, что она смеется.
– Очень откровенно, – сказала Джейн. – Ты хочешь, чтобы она была здесь, с тобой, а не где-то еще. Ты говоришь, что ее присутствие успокаивает, а когда ее нет, это ужасно, немыслимо, чудовищно.
– Нет. – Он понял, что она загнала его в логическую ловушку. – И почему я вообразил, что в этот худший из дней моей жизни мои излияния перед тобой принесут мне облегчение?
Что-то он сегодня все время попадал не туда, так часто промахиваясь, что это, конечно, не принесло бы славы бейсбольному клубу.
– Нет, – повторил он. – Это то же, что и отъезд Лаверн. Но мне этого не надо ни сейчас, ни завтра. Что касается ее возвращения осенью…
– Она вернется.
– О! Она и тебе обещала?
– Лаверн не лжет. Она не коварна. Уж так ее воспитали, независимо от того, что ты думаешь о ее политических взглядах. Именно поэтому она и способна на то, что ты называешь чудовищным. Она делает это открыто и без обмана. Я не хочу сказать, что все женщины таковы. Но я видела гораздо больше обманщиков мужчин, чем женщин.
– Ну и что? – Он метнул в потолок воинственный взгляд. – Кого это волнует? Женщины всегда что-то изображают. Я говорю как отец четырех девочек. Всегда претендуют на то, чего они не заслужили.
– Если я налью тебе виски, ты заткнешься? Ты превратился в худшую разновидность шовинистической свиньи.
Посмотрев на нее, он увидел, что у нее в глазах все еще стояли слезы.