— Несколько недель я следил за Клэменом и за тем, чем занимались вы. У вас ума не больше, чем у мухи, сидящей на спине у мула.

— Зачем вы так, — начал Винченцо, — не хотите же вы сказать, что…

— Ты и этот жирный еврей вели себя как беззубые коты. Вы ходили кругами друг против друга, каждый боялся прыгнуть первым, разодрать противника и прикончить. И все потому, что вы беззубы.

Старик резко остановился и с трудом вдохнул в себя воздух. Остальные молча слушали его. Они ждали, пока он сможет передохнуть и опять начать говорить.

— Мне хотелось самому вмешаться и прекратить этот маразм.

Дон Джироламо продолжил речь сухим и хриплым голосом, Его итальянский был весьма выразительным.

— Я понимал, что все это скажется на твоей репутации. Результат — налицо. Еврей принес доказательства, и ты запаниковал.

— Ничего подобного, — сказал Винни по-английски.

— Именно паника, — мрачно продолжал отец, — виной тому, что ты привез еврея сюда. Отсюда он может выйти только по одной из двух дорог.

Дон Джироламо повернулся к Рокко Сгрою.

— А от тебя я ожидал большего.

Рокко склонил голову. Потом он сказал тихо, по-итальянски:

— Дон Винченцо мог бы сразу убить Клэмена, прямо на месте. Я старался не позволить сделать это. Я вообще против его убийства. Мы должны попытаться заставить его молчать, потом отпустить — пусть работает на нас.

— A-а, si.

Улыбка оживила сухое лицо Дона Джи. Прекрасные искусственные зубы блестели при свете огня.

— Винченцо, ты слышал?

Винни Биг кивнул головой. Его отец понимал, как ему не нравилось то, что он поддержал Рокко. Но Рокко не боялся гнева Винченцо.

— Я понял, — сказал Винни. — Только как это сделать?

Дон Джироламо на мгновение прикрыл глаза. Малоприятно видеть собственного сына, к тому же не первой молодости, которому он надеялся передать все знания и силу, таким болваном. Его люди регулярно докладывали ему, что Винченцо пользуется авторитетом у себя на службе, он — способный администратор, хорошо решает сложные проблемы, его боятся враги и любят друзья, ему везет в делах и он умело заключает сделки. Все чудесно! Но теперь, когда он предстал перед отцом в жутком виде, Дон Джироламо понял, что отличная репутация Винченцо — отсвет авторитета его отца — Дона Джироламо. А сам он пасовал, когда приходилось принимать решение. Непонятно, можно ли его держать подставным лицом.

В принципе все достаточно просто. Нужно суметь спрятать концы в воду, чтобы ни один из них не виден был. Все надобно друг с другом увязать и по возможности одним узлом.

Дон Джироламо подумал, что самое простое решение — самое экономное.

— Слушайте меня внимательно, — начал он. Его голос стал более сильным. — Еврей еще не пришел в сознание? Тогда вот что вы должны сделать.

Глава шестьдесят девятая

Эдис встретила Кимберли в аптеке на Лексингтон-авеню недалеко от отеля «Уолдорф». Она старалась выйти пораньше, но, когда явилась на свидание, было уже половина седьмого. Небо над городом потемнело.

Кимберли сидел у стойки и пил полосатой соломинкой коку из высокого стакана. Он улыбнулся, когда она вошла. На ней были туфли на низком каблуке и твидовая юбка.

— Вот что должны надевать пикетчицы-модницы, — сказал он, похлопав ее по руке. Они не осмеливались выказывать нежность друг к другу в таком людном месте. — Ты сегодня прекрасно выглядишь, — сказал Кимберли. — Очень посвежела… и несколько возбуждена.

— Я только что жутко поссорилась с мужем.

— Не могу себе представить, как это вы ругаетесь. Из-за чего?

— Это касалось моей жизни.

— Угу. Светские разговоры.

Он отпил коку и слегка улыбнулся.

— Я думала, что у тебя будут плакаты, — сказала Эдис.

— Мы возьмем их позже.

Он заплатил за коку, взял ее под руку, и они вышли на улицу.

— Как ты думаешь, могут быть беспорядки? — спросила его Эдис, когда они шли по Лексингтону.

— Ничего нельзя сказать заранее. Сегодня пикетируют не очень агрессивные люди. Им велели все свернуть и сматываться, если нападет полиция.

На лице у Эдис показалось недовольное выражение.

— Зачем полиции нападать на мирную демонстрацию?

— Хороший вопрос.

Он привел ее к самой северной части Лексингтон-авеню и Пятидесятой улицы, где был припаркован грузовик. Вокруг грузовика собрались пикетчики, в основном студенты. Разбирали плакаты, некоторые вешали на себя картонки с надписями на спину и на грудь, наподобие сандвича. Кимберли взял плакат: «Занимайтесь любовью, а не войной». Для Эдис он выбрал парочку плакатов как для человека-сандвича. Спереди было написано: «Я не хочу, чтобы чей-то сын умер во Вьетнаме», а сзади — «Мир и свобода начинаются дома».

— Тебе нравятся эти слова? — спросил ее Кимберли.

— Конечно.

— Я хочу, чтобы ты носила на себе лозунги, которые тебе нравятся.

— Эти мне очень даже нравятся, — ответила ему Эдис.

Хихикая, как подростки, они быстро прошли по Пятидесятой улице к Парк-авеню и встали перед фасадом отеля в толпе. Их там было более двух сотен. Они двигались по кругу, полиция несколько оттеснила их от главного входа в отель.

У бокового входа на Сорок второй улице также выхаживали по кругу другие демонстранты. Их было тоже примерно две сотни. Полиция старалась оттеснить их как можно дальше к краю тротуара, чтобы расчистить дорогу пешеходам.

Недалеко от входа, во втором ряду машин, стоял телевизионный автобус с камерой наверху. Огни у него были выключены. Пока Эдис ходила вокруг него, она подумала, что может попасть в одиннадцатичасовые новости. К входу подъехал «роллс-ройс», швейцар помог выйти из него пожилой паре. Эдис узнала президента Сбербанка и его жену. Ее представляли им несколько раз.

— Боже мой!

— Что такое? — спросил ее Кимберли.

— Я вдруг подумала, а что, если мой муж приедет на прием именно сюда, в отель «Уолдорф»?

Кимберли засмеялся.

— Ты хочешь, чтобы я узнал об этом?

Он отдал ей свой плакат.

— Держи мое место, — сказал он и исчез за углом.

Пикетчики медленно ходили по кругу. Через несколько минут Эдис снова оказалась у входа. Она увидела, как остановилась машина. Первым оттуда вышел высокий седой мужчина в сером смокинге, потом он повернулся и помог выйти из такси той самой женщине, с которой у Вудса была связь.

Эдис видела, что она совсем не изменилась. Она не встречалась с Вирджинией Клэри целый год, а может, и полтора. Конечно, она не могла сильно измениться за это время. Невысокая, темноглазая, с короткой стрижкой. Эдис увидела, что на ней было простое платье длиной почти до лодыжек. Большой вырез на груди открывал хорошую полную грудь. «Если ты шлюха, — подумала Эдис, — ты всегда шлю…»