– Это довольно круто, – сказал Дойл, пытаясь сохранить будничный тон.

Следующие слова он подбирал медленно:

– Ведь это можно назвать сговором, точно, криминальным сговором с целью расчленения животного, находящегося под угрозой вымирания. Знаешь, в Соединенных Штатах существуют законы, по которым за это следует тяжелое наказание и штраф.

– На хер законы. – О'Мара оттолкнулся от парапета и поднял клюшку. – Меня тошнит от вас, американцев. Кому какое дело до долбаной крысы-переростка?

В этот момент передатчик на спине Дойла начал жужжать, громко, как телефон. После первого жужжания последовала пауза, потом еще одна, потом третья.

О'Мара покрылся красными пятнами.

– Это что за хер? – спросил он.

– Ничего, – сказал Дойл, отрываясь от пушки. – Несварение.

– Несварение, твою мать! – начал король кондиционирования, и тут задняя дверь ресторана распахнулась, и шесть бойцов Службы рыбного и охотничьего хозяйства, вооруженных винтовками, начали безумный штурм «Веселого гольфа на Пиратском острове Дойла».

– Ты подставил меня, сука! – закричал О'Мара. Он яростно замахал руками своим головорезам, и те в смятении кинулись к оружию. Воздух внезапно наполнился резкими хлопками выстрелов, пронзительным свистом летящих пуль. Густое облако слезоточивого газа расцвело над площадкой. О'Мара начал нащупывать что-то за спиной, и Дойл увидел никелированное покрытие маленького девятимиллиметрового пистолета, спрятанного у него сзади под рубашкой. И вот пистолет заблестел у О'Мары в руке.

Дойл рванулся к рычагу «ловушки-обманки» и дернул изо всех сил. Лужайка закачалась, и О'Мара упал на землю. Дойл протянул руку, рванул нить и поймал рукоятку полицейского кольта, не думая ни о чем. Это движение оказалось естественным – тайным союзом мышц и нервных импульсов, – отточенным поколениями Дойлов, чьи руки никогда не уставали сжимать оружие. Он начал откатываться и одновременно нажал на курок. Выстрел прозвучал, как всегда, оглушающе. Пуля сорок пятого калибра ударила О'Мару в плечо в тот самый момент, когда тот нажимал на курок. Он с криком выронил пистолет, тот выстрелил ему в ногу, и он упал на пластиковую траву, вопя и истекая кровью.

У Дойла на этот раз не было ни тошноты, ни сомнений. Вопли свергнутого короля его не волновали. Он укрылся за парапетом и снова взвел курок, спокойный и решительный, готовый встретить следующую угрозу.

20

Большое открытие, 15 июня.

Воздушные шары летели в ясное синее небо, подталкиваемые свежим океанским ветром. Машины жались друг к другу, выстраиваясь по обочинам Бич-роуд на полпути от города к пляжу. Туристы терпеливо стояли на жарком солнце, образуя волнообразную линию от побеленной стены до площадки и дальше, теряясь в тени деревьев. Дойл вдыхал приятный кокосовый запах масла для загара, смотрел на девочек-подростков, дергающих бретели купальников, слушал шлепанье сандалий по пыльной дороге, безжалостные вопли детей, которым нужно было то ли мороженое, то ли просто покричать, вялые перебранки их родителей, приехавших из окрестностей Вашингтона или Балтимора в поисках спокойствия после пяти тяжелых рабочих дней, но нашедших здесь лишь новые хлопоты.

Теперь он понял, и это подействовало на него успокаивающе, что ничего из того, что было действительно важным, не изменилось. Он почувствовал, что тот долгий ушедший день его юности вернулся, словно благословение. Все повторялось: приятный щелчок мяча в лунке, горячая рука солнца на обгоревших плечах, соленый запах океана, выверенные, освященные традицией движения игры. Все это было вечным. Это была сама Америка – дело, обеспеченное Отцами-основателями. В данном случае речь шла о маленьком, мимолетном счастье с клюшкой, мячом, жестяной лункой, гипсовым пиратом, гипсовой обезьянкой, гипсовой акулой-молот и всем остальным, включающим солнце и пляж.

Дойл медленно пробирался через толпу, его сердце было переполнено радостью, когда он смотрел на играющих у Портобелло и гигантского кальмара туристов, когда он видел, как они промахиваются у карибского сахарного завода и галеона. Он думал о дяде Баке, о том, как тот был искренне доволен всем этим. У него был свой маленький уголок на Земле, и ему не были нужны скитания по свету. Он чувствовал себя счастливым за стойкой своего бара, пока эти люди играли в веселый гольф, даже после наступления темноты, под дуговыми лампами, при полной луне. Дойл чувствовал, как рассасывается рубец на сердце, который появился после смерти Бака.

– Это ради тебя, старина Бак, где бы ты ни был, – прошептал Дойл, и на мгновение ему показалось, что в ответ что-то дрогнуло, отозвалось эхом из темноты деревьев, из разбросанных, неотмеченных могил, где судьба в разное время настигла сильных и похотливых Дойлов; из могильного сумрака, где они – по одному или все вместе – ждут Судного Дня. Но это оказалось лишь игрой солнца и ветра. Дойл перестал думать о мертвых и поспешил на помощь молодой матери с двумя малышами в большой коляске, спускающейся по пологим ступеням к пиратской виселице, где раскачивалось чучело грешника Финстера.

Входя в роль приветливого хозяина, Дойл присел, погладил малышей по головке – одному было месяцев шесть, другому года два – и выразил свое умиление.

– Славные детки, – сказал Дойл, улыбаясь.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ мать. Она была невысокого роста, со смуглой кожей и темными волосами. И хотя она выглядела уставшей от рождения двух детей подряд, в глубине ее глаз была мягкая, таинственная мудрость.

– Наше будущее, – сказал Дойл, снова с улыбкой глядя на малышей.

– Да, – согласилась женщина. – Будущее. – В ее устах это звучало как надежда.

Через несколько минут, когда Дойл вытаскивал мяч из спускного желоба под могилой пирата, к нему подошел пожилой мужчина, снял свою кепку для гольфа, всю в пятнах пота, и отер лицо белым носовым платком.

– Рад, что вы снова встали на ноги, – сказал старик.

Дойл не помнил, чтобы он не стоял на ногах, но, может, когда-то так и было.

– Спасибо, – сказал он.

– Я имею в виду площадку, – сказал мужчина. – Знаете, здесь я познакомился с будущей женой.

– Серьезно? – сказал Дойл, сунул руки в карманы, готовый сегодня выслушивать россказни любого старого дурака.

– Совершенно верно, – сказал старик. – Это было… ох… в пятьдесят первом или пятьдесят втором.

– Давно, – сказал Дойл.

– Не так уж давно, – сказал старик, оглядываясь. – Знаете, это было в такой же день, как сегодня; все эти люди, и дети, и моя жена, красивая, в том летнем платье с большими цветами, – они шли прямо по этой тропинке. – Он задумчиво улыбался, вспоминая прошлое. – Вы знаете, это место как будто не изменилось. Чертовски приятно, должен сказать.

– Я как раз думал об этом, – сказал Дойл.

– Мы и с детьми приезжали, – сказал старик, – в пятидесятые и шестидесятые. И отлично поиграли в тот день, когда американцы приземлились на Луну. Помните? Трудно было представить, что кто-то приземлится на Луну.