Он опять устремил взгляд за горизонт. В прошлом, когда случалось большое несчастье, когда, например, утонули близнецы — хотя она никогда не говорила этого прямо, ему всегда казалось, что она винит в этом его, что, если бы он каким-то образом был там, трагедии бы не произошло, — он чувствовал, что к глазам подступают слезы, как сейчас, но прогонял их назад, и от этого боль становилась сильнее, а ощущение, что он задыхается, ещё ужаснее. Он поступал так потому, что «тайпэн никогда не плачет». Она постоянно вбивала ему это в голову. Это были её первые слова, которые он мог вспомнить: «Тайпэн никогда не плачет, он выше этого, он продолжает бороться, как Дирк, он несет свой крест». Она повторяла их снова и снова, хотя отец всегда так легко начинал плакать.
Я никогда не понимал, с каким презрением она к нему относилась.
Она никогда не плакала, я не помню ни единого раза.
Я не заплачу. Я буду нести свой крест. Я поклялся, что буду достоин называться тайпэном, и я буду достоин. Никогда больше она не будет для меня мамой. Никогда. Тесс. Да, Тесс. Я вынесу это.
Его взгляд остановился на Джейми, он чувствовал себя таким старым, таким одиноким.
— Пойдем на берег.
Джейми начал было говорить что-то, замолчал. Выражение его лица было странным. Потом он указал рукой на сиденье напротив. Там лежали ещё пакеты с почтой.
— Что это?
— Это… это почта Крошки Вилли. Бертрам, новый порученец при миссии, заболел, поэтому я сказал, что… что захвачу им их почту. — Пальцы Джейми дрожали, как и его голос. Он поднял большую пачку писем. На бечевке, перевязывавшей её крест-накрест, стояла в центре государственная печать, но, перебирая уголки, было, однако, легко найти два её письма. Сэру Уильяму и адмиралу Кеттереру. — Мы… если у нас будет немного времени и… и удачи, вы бы могли… я… мне, возможно, удалось бы вы… вытащить их.
Малкольму показалось, что волосы у него на затылке выпрямились и стали как проволока. Ограбление королевской почты каралось повешением.
Оба мужчины в смятении смотрели на связку писем, охваченные ужасом. Стены и потолок каюты вдруг стали сжиматься, мешая дышать. Малкольм не говорил ни слова и смотрел на Джейми, который тоже молчал; силы оставили обоих. Потом, приняв за него решение, Джейми дрожащими пальцами потянул за веревку, но это подействовало на Малкольма словно гальванический разряд, он принял своё решение, протянул руку, схватил пачку и остановил его.
— Нет, Джейми, ты не должен.
— Это е… единственный способ, тайпэн.
— Нет, не единственный. — Малкольм поправил бечевку, с облегчением заметив, что печать осталась целой, потом подровнял письма и положил их на другую связку; прикосновение к ним было ему отвратительно. — Так просто нельзя, — проговорил он, голос его дрожал, как и колени. Он презирал себя за слабость — была ли это слабость? — Я никогда не простил бы себе, если бы ты… если бы тебя поймали, а… а у меня просто не хватило мужества — и потом это неправильно, так нельзя.
Лицо Джейми покрывали капли пота.
— Правильно или неправильно — никто об этом не узнает. Если мы этого не сделаем, у тебя не остается ни единого шанса. Может быть, нам ещё удастся найти капитана — даже из компании Брока, они ждут корабль на следующей неделе.
Малкольм покачал головой, мысли все куда-то улетучились. Волна качнула катер, оплетенные веревкой кранцы заскрипели о причал. С усилием он заставил себя сосредоточиться. Все свою жизнь, оказываясь в трудных обстоятельствах, он всегда спрашивал себя, что сделал бы Дирк Струан, тайпэн — но никогда не находил настоящего ответа.
Он долго молчал, потом произнес устало:
— Как бы он поступил, Джейми? Дирк Струан?
В памяти Джейми тотчас же возник этот великан, которому сам чёрт был не брат, он видел его несколько раз и несколько раз был недолго в его компании — сам Джейми такой молодой и только что приехал.
— Он бы… — Он замолчал на секунду, потом губы начали складываться в улыбку. — Он… Дирк бы… да, именно. Я думаю, он бы отправил нас и боцмана на берег и один вывел бы катер в море «проверить его, потому что что-то, мне кажется, с ним не в порядке», а потом… потом, уже далеко от берега и на глубокой воде, он с полным спокойствием открыл бы кингстоны, и, пока трюм наполняется водой, он убедился бы, что к этой пачке привязан добрый груз и она уже не всплывет, потом прошел бы на корму, закурил сигару и подождал бы, пока катер не пойдет ко дну, потом вплавь добрался бы до берега. Изымал ли он какие-нибудь из этих писем? «Да как тебе такое в голову могло прийти, парень». — Улыбка Джейми стала ангельской. — Почему бы нет?
До Токайдо Малкольм был отличным пловцом. Теперь он знал, что пойдет ко дну, как чугунный якорь.
— Мне ни за что не добраться до берега.
— Я бы мог это сделать, тайпэн, запросто.
— Да, но это не твоя проблема, Джейми, да даже если бы я это и сделал, я выиграл бы лишь неделю или около того, а мне нужно больше. Йосс. Королевскую почту трогать мы не имеем права. Давай забудем, что это случилось. А? — Он протянул руку. — Ты настоящий друг, лучшего у меня никогда не было. Извини, что я был с тобой так груб.
Джейми с теплотой пожал протянутую руку.
— Да что ты, я заслужил все, что ты мне тогда высказал. Только на пользу пошло. Тайпэн… пожалуйста, это было бы так легко.
— Спасибо, но нет. — В тысячный раз Малкольм понял, что он не Дирк Струан и никогда не сможет поступать так, как поступал тайпэн: в данном случае не стесняясь вытащил бы письма или утопил их. До Токайдо я, возможно, ещё бы осмелился, но сейчас… сейчас все было в пятьдесят раз хуже. Токайдо, всегда Токайдо, подумал он, это слово как клеймо впечаталось в его мозг. Ему хотелось кричать от отчаяния. — Я сам должен с этим справиться, один.
Он проковылял к берегу и отправился к себе. Маленькая бутылочка была полной, но он не выпил ни капли и твердой рукой убрал её назад в ящик. Морщась от боли, он подтянул кресло ближе к окну и с облегчением опустился в него.
Я выиграю эту битву, подумал он. Прошу тебя, Господи, помоги мне. Я не знаю как, но Анжелика станет моей, я превозмогу боль, опиум, Токайдо, Тесс и выйду победителем…
Сон его был спокойным и глубоким. Когда он проснулся, рядом сидела Анжелика и улыбалась ему.
— Добрый день, дорогой мой, ну и славно же ты поспал. Уже почти пора переодеваться к ужину! — Глаза её сверкали. Она подошла к нему, поцеловала и опустилась на колени рядом с креслом. — Как ты себя чувствуешь?
— Я всегда так счастлив, когда вижу тебя. — Голос его был наполнен любовью, но не скрыл до конца его внутренней тревоги.
Это придало ей решимости. Было важно вывести его из обычной для него серьезности, он должен веселиться на сегодняшнем вечере, который, как он обещал, будет праздником.
— У меня для тебя сюрприз, — сказала она с озорным видом.