Его сердце тяжело застучало. Дирк, Дирк, Дирк. Чёрт бы побрал Дирка Струана! Ты ненавидел, когда его ставили тебе в пример, ты всегда смертельно боялся, что никогда не сможешь вырасти до этого недостижимого образа. Признай это!
Отражение не ответило ему. Но ответ дал он сам.
— Во мне его кровь, я призван управлять его «Благородным Домом», я тайпэн, я делаю все что могу, но мне никогда не сравняться с ним, я признаю это, будь он проклят, это истинная правда! Таков мой йосс.
Хорошо, словно сказало ему отражение. Но зачем ненавидеть его? Он не испытывает к тебе ненависти. Зачем ненавидеть его, как ты ненавидел его всю свою жизнь, ведь ты ненавидел его всю свою жизнь. Разве нет?
— Это правда, я ненавижу его и всегда ненавидел.
Он произнес эти слова вслух, и это потрясло его. Но это была правда, а вся любовь и уважение были сплошным притворством. Да, он всегда ненавидел его, но тогда вдруг, там, перед зеркалом, ненависть исчезла. Почему?
Я не знаю. Может быть, из-за Эдварда Горнта, может быть, он мой добрый дух, который отомкнул мое прошлое и выпустил меня на свободу, так же как и он хочет, чтобы я освободил его. Разве сэр Морган не отравил его жизнь, жизнь его матери и отца? Моей жизни Дирк, правда, не отравлял, но его тень всегда стояла между матерью и отцом и наполняла их ядом — разве это не их йосс, что отец умер, ненавидя его, а мать, как бы она открыто ни боготворила его… в своём сердце она ненавидит его за то, что он не женился на ней.
На капитанском мостике фрегата он вспомнил, как все его тело покрылось холодным потом, вспомнил, как выпил потом виски, но не тот, другой напиток, покончив с этой одержимостью раз и навсегда, осознав ещё одну истину: он жаждал этого лекарства и стал его рабом.
Слишком много истин открылось ему тогда. Не так-то легко принять себя таким, какой ты есть, это самое трудное — и самое опасное — задание, какое под силу человеку, стремящемуся обрести душевный покой. Я справился с ним, нравится мне это или нет.
— Первый помощник, — обратился к лейтенанту Ллойду молодой сигнальщик, чья подзорная труба была наведена на его коллегу вдалеке. — Послание с флагмана, сэр.
Двумя палубами ниже машинное отделение напоминало тюремное подземелье, наполненное раскаленным воздухом, пульсирующим грохотом, пылью, вонью и чернотой, которую пронзали квадраты пылающих углей, когда полуголые кочегары открывали дверцы печей под огромными котлами, чтобы подбросить туда ещё угля или поворошить внутри кочергой и снова подбросить.
Анжелика и Марлоу стояли наверху, на одной из железных решеток, воздух взлетал к ним, наполненный запахами угля, огня, горящего масла, пота и пара. Тела внизу лоснились от пота — большие животы и перекатывающиеся буграми мускулы — острые как бритва лопаты, скрежеща по металлической палубе, вгрызались в уголь, сложенный в бункеры, и появлялись оттуда полными, потом искусный швырок — и уголь ровным слоем разлетался по поддону, чтобы тут же вспыхнуть и быть покрытым новым слоем.
Ближе к корме грохочущий двигатель сиял, смазанный и начищенный до блеска. Там тоже были люди: одни впрыскивали в шарниры и соединения масло из длинноносых масленок, другие подтирали его ветошью, третьи следили за стрелками приборов, помпами и клапанами, пока машина вращала вал гребного винта, перемалывая толщу морской воды. Из-под клапанов со свистом вырывался пар, масло стекало, его подтирали, постоянно следили за поршнями, пальцами, рычагами, подбрасывали ещё угля, и Анжелика находила все это ужасно интересным и захватывающим — те, кто был внизу, словно не замечали их.
Марлоу с гордостью показывал рукой и давал пояснения, стараясь перекричать шум, а она отвечала время от времени кивком или улыбкой, легко держа его под руку, чтобы не упасть, не слыша ни слова и нимало не интересуясь его рассказом, целиком захваченная видом машинного отделения, которое представлялось ей некой Валгаллой, нездешним миром мужчин, где машины сочетались браком с ними, становившимися отныне их частью — первобытная и вместе с тем футуристическая картина, где мужчины-рабы ублажали своих хозяек, а не наоборот.
Незамеченный, сзади к ним подошел сигнальщик и отдал честь. Его не услышали, поэтому он шагнул ближе, снова отдал честь, и её волшебное видение исчезло. Он протянул Марлоу послание, написанное на листе бумаги. Марлоу быстро пробежал его глазами, кивнул и прокричал ему:
— Подтвердить получение! — Он наклонился к Анжелике. — Прошу прощения, но нам нужно идти.
В этот момент внизу прозвенел сигнальный колокол с капитанского мостика. Старший машинист подтвердил полученный приказ. Люди бросились открывать одни краны и закрывать другие, налегая на рычаги и следя за стрелками. Когда сила пара отпустила гигантский гребной вал и машина начала останавливаться, шум стал стихать и кочегары благодарно оперлись на свои лопаты; их грудь ходила ходуном, рты жадно хватали воздух, тяжелый от угольной пыли, они стаскивали с себя полотенца, которые носили, обмотав вокруг шеи. Один из них повернулся к бункеру, громко обругал его, хотя его проклятие все равно утонуло в грохоте, расстегнул штаны и помочился на угли тугой струей, которая превратилась в пар, вызвав бурное веселье остальных. Марлоу торопливо взял её под руку и повел вверх по трапу. Один кочегар заметил её, потом другой, и прежде чем она исчезла, уже все они не мигая смотрели на её удаляющуюся фигуру в полном молчании. Когда она пропала из виду, один из них похабно задвигал телом, вызвав новый всплеск хохота, который вдруг смешался с внезапно повисшим тоскливым молчанием.
На палубе из-за разом прекратившегося шума и глотка свежего морского воздуха у неё довольно сильно закружилась голова, и она крепче уцепилась за Марлоу.
— С вами все в порядке?
— О да, — ответила она. — Благодарю вас, Джон, это было, знаете, что-то потрясающее.
— О? — рассеянно обронил Марлоу, чье внимание было приковано к матросам на реях и на палубе, поднимавшим и расправлявшим паруса. — Полагаю, так оно и есть в первый раз. В море, во время шторма, им внизу приходится туго. Кочегары и машинисты — это особый народ. — Он подвел её к Малкольму. — Извините, мне придется оставить вас ненадолго.
Он спустился вниз, в свою каюту на корме. Морской пехотинец, охранявший дверь, отдал честь, когда он проходил мимо. Корабельный сейф находился под его койкой. Он нервно отпер его. Послание от адмирала гласило: «Приступить к выполнению запечатанных инструкций 1/А16/12». В сейфе хранились судовой журнал, коды, деньги для выдачи жалованья, учетная книга, дисциплинарный журнал, уставы, манифесты, квитанции, устав Военно-морского флота и несколько запечатанных конвертов, переданных ему адмиралом сегодня утром.
Его рука слегка дрожала, когда он нашел среди них нужный. Будет ли это «соединиться с флотом», приготовиться к военным действиям, как он ожидал? Он сел за стол, окруженный стульями, привинченными к палубе, и сломал печать.
— Это было так необыкновенно, там внизу, Малкольм. Ужасно по-своему, все эти люди там внизу, просто в голове не укладывается — и если это так на таком небольшом корабле, как этот, то на что это похоже на большом пароходе, например на таком, как «Грейт Истерн»?