Я не стану думать об этом. Или… или о той, другой, вещи».
Она вытерла слезы.
— Ну вот, а теперь расскажи мне все.
— Рассказывать особенно нечего. Отец умер. Похороны прошли много дней назад, и я должен немедленно возвращаться в Гонконг.
— Конечно, конечно, но не раньше, чем ты достаточно окрепнешь для этого. — Она наклонилась вперед и легко коснулась его щеки губами. — Что ты будешь делать, когда мы туда приедем?
После секундной паузы он твердо сказал:
— Я наследник. Я — тайпэн.
— Тайпэн «Благородного Дома»? — Она постаралась, чтобы её удивление выглядело искренним, потом деликатно добавила: — Малкольм, дорогой, все это так ужасно, я говорю о твоем отце, но… но, по-своему, это ведь не было неожиданностью, нет? Папа рассказывал мне, что он уже долгое время был болен.
— Нет, это не было неожиданностью, ты права.
— Это так печально, но… тайпэн «Благородного Дома», даже при таких обстоятельствах позвольте мне первой поздравить вас. — Она присела перед ним в реверансе так же изящно, как присела бы перед королем, потом вернулась в кресло, довольная собой. Он как-то странно смотрел на неё. — Что?
— Просто ты заставляешь меня испытывать такую гордость, мне так чудесно с тобой. Ты выйдешь за меня замуж?
Её сердце остановилось на мгновение, лицо вспыхнуло. Но разум приказал ей быть осмотрительной, не спешить с ответом, и она задумалась, быть ли ей серьезной, в тон его настроению, или дать волю тому безбрежному ликованию, которое захлестнуло её после этого вопроса и своей победы, и заставить его улыбнуться.
— Л-ла! — воскликнула она с широкой улыбкой, лукаво посматривая на его и обмахиваясь носовым платком, как веером. — Да, я выйду за вас замуж, мсье Струан… — короткая пауза, и дальше скороговоркой: — Но лишь при условии, что вы быстро поправитесь, будете подчиняться мне беспрекословно, поклянетесь лелеять меня сверх всякой меры, любить до самозабвения, выстроите нам замок на Пике в Гонконге и дворец на Елисейских Полях, приспособите целый клипер под наше брачное ложе, с детской, выложенной золотом, и подыщете нам загородное поместье в миллион гектаров!
— Не смейся, Анжелика, послушай, я говорю серьезно!
«О, но и я говорю серьезно», — подумала она, в восторге от того, что он улыбнулся. Нежный поцелуй, но на этот раз в губы, полный обещания.
— Вот вам, мсье, а теперь перестаньте дразнить беззащитную юную леди.
— Я не дразню тебя, клянусь в этом перед Богом. Ты-выйдешь-за-меня-замуж? — Сильные слова, но он был ещё слишком слаб, чтобы сесть прямо или дотянуться до неё и привлечь к себе. — Пожалуйста.
Её глаза все ещё смеялись.
— Возможно. Когда вы поправитесь, и лишь при условии, что вы будете подчиняться мне беспрекословно, поклянетесь леле…
— «Беспрекословно», если это то слово, которое тебе нужно.
— Ах да, пардон. Беспрекословно… и так далее и так далее. — Снова чарующая улыбка. — Может быть, да, мсье Струан, но сначала мы должны узнать друг друга, потом мы должны договориться о помолвке, а потом, Monsieur le tai-pan de la Noble Maison, [13] кто знает?
Радость охватила его, вытеснив все остальное.
— Так это «да»?
Её глаза смотрели на него, заставляя его ждать. Со всей нежностью, на какую она была способна, она произнесла:
— Я всерьез подумаю над этим, но сначала вы должны обещать мне быстро поправиться.
— Клянусь, я поправлюсь.
Она снова вытерла глаза.
— А теперь, Малкольм, пожалуйста, прочти письмо своей матушки, а я пока посижу рядом.
Его сердце билось сильно и уверенно, подъем, который он испытывал, прогнал на время боль. Но вот пальцы слушались его хуже, и ему никак не удавалось сломать печать.
— Возьми, ангел мой, прочитай мне его, прошу тебя.
Она тут же сломала печать и пробежала глазами единственную страницу, исписанную единственным в своём роде почерком.
— «Мой возлюбленный сын, — прочитала она вслух. — С глубокой скорбью я должна сообщить тебе, что твой отец умер и теперь все наше будущее зависит от тебя. Он скончался во сне, несчастная душа, похороны состоятся через три дня, мертвые должны заботиться о мертвых, а мы, живые, должны продолжать нести свой крест, пока живем. Завещание твоего отца утверждает тебя как наследника и тайпэна, но, дабы иметь законную силу, передача власти должна быть осуществлена на особой церемонии в присутствии моем и компрадора Чена, как то предписывает завещание твоего любимого деда. Устрой наши японские дела, как мы договорились, и возвращайся сразу же, как только сможешь. Твоя преданная мать». Слезы опять наполнили её глаза: она вдруг вообразила себя матерью, которая пишет своему сыну.
— Это все? Никакого постскриптума?
— Нет, chéri, больше ничего, просто «твоя преданная мать». С каким мужеством она держится. Как бы я хотела быть такой же сильной.
Забыв обо всем, кроме того, чем чреваты эти известия, она протянула ему письмо, подошла к окну, выходившему на гавань, и, вытирая слезы, открыла его. Воздух был прохладен и свеж, он унес с собой все неприятные запахи. Что ей делать теперь? Помочь ему побыстрее вернуться в Гонконг, подальше от этого мерзкого места. «Подожди… одобрит ли его мать наш брак?» Я не уверена. Одобрила бы я, будь я на её месте? Я знаю, что не понравилась ей в те несколько раз, что мы встречались в Гонконге. Она была так высокомерна и недоступна, хотя Малкольм сказал мне, что так она держится со всеми, кроме домашних. «Потерпи, пока ты узнаешь её получше, Анжелика, она такая замечательная и сильная…»
Дверь позади неё открылась, и в комнату без стука вошла А Ток, держа на ладони маленький поднос с чаем.
— Neh hoh mah, масса, — поздоровалась она с широкой улыбкой, показывая два золотых зуба, которыми очень гордилась. — Масса спит халосый, хейа?
— Прекрати эту ерунду с коверканьем слов, говори нормально, — свободно ответил Малкольм на кантонском наречии.
— Ай-и-йа! — А Ток была личной амой Струана, которая присматривала за ним с самого рождения, и не признавала ничьего авторитета. Она едва удостоила Анжелику взглядом, сосредоточившись целиком на Струане. Высокая и крепкая в свои пятьдесят шесть лет, она была одета в традиционную длинную белую рубашку и черные штаны, длинная косичка лежала на спине, символизируя, что она избрала работу амы в качестве своей профессии и потому поклялась до конца дней соблюдать непорочность и никогда не иметь собственных детей, дабы не делить меж ними свою преданность. Двое слуг-кантонцев вошли следом за ней с горячими полотенцами и водой для Струана. Громким голосом она приказала им закрыть дверь.
— Масса мыца, хейа? — произнесла она, со значением глядя на Анжелику.