Он откинулся назад в нише, радуясь, что окружен собственным прошлым, оберегаем им. Прямо над головой висел портрет девушки-хакка со светловолосым мальчиком на руках, волосы которого заплетены в косичку. Полагали, что Квэнс написал этот портрет для Дирка Струана, который подарил его девушке с картины, Чжун Мэймэй, а ребенок у неё на руках — их сын Дункан.
Взгляд переместился на противоположную стену, где висели портреты Дирка и его сводного брата Робба рядом с картиной, изображавшей американского торговца Джеффа Купера на фоне Пика и побережья, каким оно выглядело в 1841 году. «Интересно, что сказал бы Дирк при виде своего детища сегодня? Оно процветает, строится, отвоевывает новые территории, остается центром мира, азиатского мира, который и есть единственный мир».
— Ещё бренди, тайбань? — обратился к нему бармен-кантонец.
— Нет, спасибо, Фэн. Только «перрье», пожалуйста.
Телефон был рядом. Он набрал номер.
— Главное управление полиции, — ответил женский голос.
— Суперинтендента Квока, пожалуйста.
— Одну минуту, сэр.
Ожидая ответа, Данросс пытался принять решение насчет Жака.
«Это невозможно, — мучительно размышлял он. — Невозможно без чьей-то помощи. Если послать Жака во Францию за Сюзанной и Аврил, это изолирует его примерно на неделю. Может, поговорить с Синдерсом? Возможно, они уже знают. Боже милостивый, не напиши АМГ про букву „Р“, я пошёл бы прямо к Кроссу. Возможно ли, чтобы он был „Артуром“?
Ну а вспомни Филби из Министерства иностранных дел, — говорил он себе. — Ужас… Как англичанин с таким происхождением, занимающий столь высокий пост и облеченный доверием, мог стать предателем? Равно как и двое других, Бёрджесс и Маклин. И Блейк. До какой степени можно верить АМГ? Бедняга. До какой степени можно доверять Джейми Кирку?»
— Прошу прощения, кто спрашивает суперинтендента Квока? — В трубке звучал уже мужской голос.
— Мистер Данросс из «Струанз».
— Минуточку, пожалуйста. — Недолгое ожидание, а затем другой мужчина, которого он сразу узнал, произнес: — Добрый вечер, тайбань. Роберт Армстронг… прошу прощения, но Брайана сейчас нет. Что-нибудь важное?
— Нет. Просто мы договорились встретиться в это время, чтобы выпить, а он задерживается.
— О, он об этом не упоминал — обычно в таких делах он точен. Когда вы с ним договаривались?
— Сегодня утром. Он звонил, чтобы рассказать про Джона Чэня. Есть какие-нибудь новости об этих ублюдках?
— К сожалению, нет. Брайану пришлось уехать из города: небольшая командировка. Знаете, как это бывает.
— Ну да, конечно. Увидите его, скажите, что мы встретимся или в воскресенье на гонках по холмам, или раньше.
— Вы по-прежнему собираетесь на Тайвань?
— Да. С Бартлеттом. В воскресенье, вернемся во вторник. Я слышал, мы можем лететь на его самолёте?
— Да. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы он вернулся во вторник.
— Если не раньше.
— Я могу быть чем-то полезен?
— Нет, благодарю вас, Роберт.
— Тайбань, у нас в Гонконге случилось ещё одно довольно неприятное происшествие. Беспокоиться особенно не о чем, но не могли бы вы вести себя поосторожнее до завтрашней встречи с Синдерсом, хорошо?
— Конечно. Брайан тоже об этом говорил. И Роджер. Спасибо, Роберт. До свидания. — Данросс повесил трубку. Он забыл, что за ним следует телохранитель из Эс-ай. «Этот, должно быть, получше, чем другие. Что-то я его не замечал. Ну, и как с ним быть? Он, конечно, будет лишним на встрече с Четырехпалым».
— Я сейчас вернусь, — сказал он.
— Конечно, тайбань, — откликнулся бармен.
Данросс вышел и, незаметно осматриваясь, проследовал в туалет. «Хвоста» не было. Покинув туалет, он прошел через бельэтаж, где было людно и шумно, вниз по главной лестнице к киоску в вестибюле, чтобы купить вечернюю газету. Везде толпился народ. На обратном пути он засек своего «провожатого»: худощавый китаец в очках, сидевший в кресле в вестибюле, пристально наблюдал за ним, делая вид, что разглядывает журнал. Данросс помедлил и, вернувшись в вестибюль, убедился, что эти глаза неотрывно следят за ним. Удовлетворенный, он стал снова подниматься по запруженной людьми лестнице.
— О, привет, Марлоу, — воскликнул он, чуть не столкнувшись с Питером.
— Привет, тайбань.
Данросс тут же заметил на лице Марлоу невероятную усталость.
— Что случилось? — спросил он, мгновенно поняв: что-то не так, и отошел в сторону, чтобы не мешать остальным.
— О, ничего… совсем ничего.
— Что-то случилось, — с мягким укором улыбнулся Данросс.
Питер Марлоу помолчал.
— Это, это Флер. — И он рассказал все. Данросс был очень озабочен.
— Старик Тули — хороший доктор, и это первое. — Он рассказал Марлоу, как Тули напичкал его, Бартлетта и Кейси антибиотиками. — Вы-то как себя чувствуете?
— Я-то ничего. Только слабит немного. Месяц или около того не о чем беспокоиться. — Питер Марлоу передал сказанное Тули о гепатите. — Меня не это волнует, Флер и ребенок — вот в чем проблема.
— У вас есть ама?
— О да. И отношение отеля чудесное, коридорные все помогают.
— У вас есть время выпить?
— Нет-нет, спасибо, надо возвращаться. Ама не… для неё у нас нет места, поэтому она только сидит с детьми. На обратном пути нужно заскочить в родильный дом, проверить.
— О, тогда в другой раз. Прошу передать вашей жене мое почтение. Как продвигаются ваши изыскания?
— Прекрасно, благодарю вас.
— Сколько ещё страшных тайн выведали у наших гонконгских янь?
— Множество. Но все стоящие. — Питер Марлоу слабо улыбнулся. — Дирк Струан был человек что надо. Все говорят, что вы тоже, и надеются, что вы одолеете Горнта, снова одержите верх.
Данросс смотрел на него. Питер ему нравился.
— Вы не против, если я задам несколько вопросов про Чанги? — Он увидел, как по грубому лицу этого бывалого человека, лицу и молодому, и старому, пробежала тень.
— Смотря какие.
— По словам Робина Грея, вы в лагере подвизались на «черном рынке». Вместе с каким-то американцем. Капралом.
Повисло долгое молчание, но выражение лица Питера Марлоу не изменилось.
— Я был торговцем, мистер Данросс, вернее, переводчиком моего приятеля-торговца. Капрала американской армии. Он спас жизнь мне и многим моим друзьям. Нас было четверо: майор, полковник авиации, владелец каучуковых плантаций и я. Он спас и десятки других. Его фамилия была Кинг — Король, и в каком-то смысле он действительно был король, король Чанги. — Он снова чуть заметно улыбнулся. — Законы японцев… и лагерные порядки не разрешали заниматься торговлей.