— Ну, так и что, Кейси? Значит, будет тридцать миллионов вместо двадцати пяти. Наша прикидка остается в силе.
— Да, но как у них ведется бухгалтерский учет… Боже мой, Линк, позволь мы себе лишь один процент всего этого в Штатах, нас взяла бы за задницу СЕК [55] и мы оказались бы в тюрьме лет на пятьдесят.
— Да. Но их законам это не противоречит, в том-то и заключается основная причина выхода на Гонконг.
— Двадцать для начала многовато.
— Решать тебе, Кейси. Не забывай только, что в Гонконге мы играем по гонконгским правилам, лишь бы это было в рамках закона. Я хочу поучаствовать в их игре.
— Зачем? И только не говори «для моего, черт возьми, удовольствия».
Линк рассмеялся.
— Хорошо, тогда для твоего, черт возьми, удовольствия. Только заключи сделку со «Струанз»!..
В зале повысилась влажность. Хотелось взять салфетку, но Кейси не двигалась: боялась спугнуть их и делала вид, что спокойна. Молчание нарушил Гэваллан:
— Когда мистер Бартлетт сможет подтвердить предложение восемнадцати миллионов… если мы будем согласны?
— Я подтверждаю это предложение, — любезно проговорила она, проглотив оскорбление. — Я уполномочена при заключении сделки оперировать суммами до двадцати миллионов без консультации с Линком или его советом директоров. — Она нарочно давала им пространство для маневра. Затем с невинным видом добавила: — Значит, мы договорились? Прекрасно. — И стала перекладывать бумаги. — Следующее: я хотела бы…
— Минуточку. — Гэваллан оказался застигнут врасплох. — Я… э-э… восемнадцать — это… В любом случае мы должны представить тайбаню весь пакет.
— О, я считала, что мы ведем переговоры на равных, — сказала она, изобразив удивление, — что вы, господа, все четверо, имеете те же полномочия, что и я. Наверное, в будущем мне лучше говорить непосредственно с мистером Данроссом.
Эндрю Гэваллан покраснел.
— Последнее слово за тайбанем. Во всем.
— Очень рада это слышать, мистер Гэваллан. Мое же последнее слово — двадцать миллионов, и не более того. — Она широко улыбнулась им. — Очень хорошо, передайте это предложение вашему тайбаню. А пока, может быть, определимся со сроком его рассмотрения?
Снова молчание.
— Какие у вас предложения? — спросил Гэваллан, поняв, что попал в ловушку.
— Самый минимальный срок. Я не знаю, как быстро вы любите работать.
— Почему бы нам не отложить ответ на этот вопрос до окончания ланча, Эндрю? — предложил Филлип Чэнь.
— Да, прекрасная идея.
— Не возражаю, — сказала Кейси.
«Я сделала свое дело, — думала она. — Я договорилась на двадцать миллионов, хотя могло быть и тридцать, и это при том, что они — мужчины, знающие толк в бизнесе, взрослые люди, а меня считают неискушенной. Но теперь-то я получу свои „отвальные“. Боже милостивый на небесах, сделай так, чтобы эта сделка состоялась, потому что потом я получу свободу. Навсегда.
Свободу, и что я с ней буду делать?
Не бери в голову. Об этом подумаем позже».
Она услышала свой голос, продолжавший в том же духе:
— Может, мы рассмотрим подробнее, каким образом вы хотели бы получить эти восемнадцать миллионов и…
— Восемнадцать миллионов вряд ли нас устроят, — вмешался Филлип Чэнь, и ложь далась ему без труда. — Существуют ведь самые разные дополнительные расходы…
Кейси поторговалась, как прекрасный переговорщик, позволила подвинуть себя до двадцати миллионов и потом с явным нежеланием согласилась:
— Вы, джентльмены, исключительно деловые люди. Хорошо, двадцать миллионов. — Заметив, как они старательно гонят с лица улыбку, она рассмеялась про себя.
— Прекрасно. — Гэваллан остался очень доволен.
— Ну а какой вы представляете корпоративную структуру нашего совместного предприятия? — Ей не хотелось ослаблять давление. — Конечно, при условии одобрения сделки вашим тайбанем — прошу прощения, самим Тайбанем. — Степень смирения, с какой она поправилась, была именно той, что надо.
Гэваллан с раздражением смотрел на неё: ну почему на её месте не мужчина?!
«Тогда я мог бы сказать „хрена тебе лысого“ или „шёл бы ты облегчиться в свою шляпу“, и мы бы вместе посмеялись, потому что и ты, и я знаем: всегда так или иначе нужно получать одобрение у тайбаня — вышестоящего, будь то Данросс, Бартлетт, совет директоров или собственная жена. Да, и будь ты мужчиной, в зале заседаний совета директоров не витала бы такая, черт побери, сексуальность, которая здесь никак не уместна. Господи Иисусе, будь ты старая перечница, может, все шло бы по-другому, но, проклятье, такая девочка, как ты?
И что за дьявол вселяется в американских женщин? Скажите ради Христа, почему они не остаются там, где должны быть, и не довольствуются тем, в чем они великие мастерицы? Какая глупость!
А какая глупость так поспешно предлагать финансирование, и тем более глупо давать нам ещё два миллиона, когда, вероятно, на все про все хватило бы и десяти. Боже мой, будь ты чуть терпеливее, эта сделка получилась бы гораздо более выгодной для тебя! В этом и беда с вами, американцами: нет у вас ни такта, ни терпения, ни вкуса, и вы ничего не смыслите в искусстве ведения переговоров, а вам, милая леди, вам слишком не терпится утвердиться. Зато теперь я знаю, на чем с вами можно сыграть».
Он бросил взгляд на Линбара Струана, который тайком пялился на Кейси, ожидая, что Гэваллан, или Филлип, или Жак продолжат. «Когда стану тайбанем, я тебя обломаю, малыш Линбар. Или обломаю, или сделаю из тебя человека, — мрачно думал Гэваллан. — Тебя нужно выпихнуть в мир, чтобы ты пожил самостоятельно, чтобы сам о себе заботился, полагался лишь на собственные силы, а не на свое имя или наследие. Да-да, нагрузить тебя работой, чтобы ты вымотался и чуть поостудил свое ян: чем быстрее ты снова женишься, тем лучше».
Он перевел взгляд на Жака де Вилля, который улыбнулся ему.
«Ах, Жак, — беззлобно думал он, — ты мой главный противник. По обыкновению говоришь мало, все подмечаешь, много думаешь. Жесткий, упрямый и придирчивый, если нужно. Ну, и какого ты мнения об этой сделке? Может, я что-нибудь упустил? Что подсказывает твой практичный ум парижского юриста? Ага, но как она тебя обыграла, отбив подачу насчет её носика, а?
Я тоже не прочь затащить её в постель, — рассеянно размышлял он, зная, что Линбар и Жак хотят того же. — Конечно — а кто бы отказался?
Ну, а ты, Филлип Чэнь?