— Я не желаю сидеть здесь и выслушивать эту дерьмовую брехню. Дайте мне сейчас же ответ. И потом либо забирайте мою голову, и она умрет, либо отпустите меня. — Затаки наклонился вперед. — Сразу после того как моя голова расстанется с телом, на север в Такато полетит десять почтовых голубей. На севере у меня надежные люди, то же на востоке и на западе, в одном дневном переходе отсюда, и если им не повезет, то есть и еще в безопасных местах за границами вашей территории. Если вы отрубите мне голову, подстроите убийство или если я погибну в Идзу — по любой причине, госпожа тоже умрет. Так что сейчас либо убейте меня, либо давайте кончим передачу этих свитков, и я сразу же покину Идзу. Выбирайте!
— Ишидо убил господина Судзияму. Со временем у меня будут доказательства. Это важно, правда? Мне только нужно немного…
— У вас нет больше времени! Немедленно — так сказано в письме. Конечно, вы отказываетесь повиноваться, хорошо, дело сделано. Вот. — Затаки положил на татами второй свиток. — Здесь ваше официальное обвинение и приказ совершить сеппуку, к чему вы отнеслись с тем же презрением — может быть, господь наш Будда простит вас! Теперь все уже сделано. Я уезжаю сразу же, в следующий раз мы встретимся на поле битвы, и, клянусь Буддой, до захода солнца в этот день я увижу вашу голову на копье.
Торанага задержал взгляд на своем недруге:
— Господин Судзияма был другом и вам, и мне. Наш товарищ, достойнейший из самураев. Правда о его смерти должна быть очень важна для вас.
— О вашей она мне более важна, брат.
— Ишидо прикормил вас как голодного ребенка у материнской груди.
Затаки повернулся к своему советнику:
— Скажи по чести, как самурай, что я оставил людей и что в письмах?
Седой, уважаемый старый самурай, глава советников Затаки, хорошо знакомый Торанаге как человек чести, чувствуя боль и стыд, как все, кто слышал эту громкую перебранку двух ненавидящих друг друга людей.
— Простите, господин, — сказал он сдавленным шепотом, кланяясь Торанаге, — но мой господин, конечно, говорит правду. Как можно спрашивать об этом? И, пожалуйста, извините меня, но это мой долг, при всем моем уважении и смирении, указать вам обоим, что такая… такая удивительная и позорная невежливость по отношению друг к другу недостойна вашего положения или важности события. Если ваши вассалы — если они услышат, — я сомневаюсь, смог бы потом кто-нибудь из вас удержать их у себя. Вы забываете ваш долг самурая и ваш долг по отношению к вашим людям. Пожалуйста, извините меня, — он поклонился им обоим, — но это должно быть сказано, — потом он добавил: — Все послания были одинаковы, господин Торанага, и сопровождались официальной печатью господина Затаки: «Сразу же казнить госпожу, мою мать».
— Как я могу доказать, что я не собираюсь свергать наследника? — спросил Торанага своего брата.
— Немедленно отречься от всех своих титулов и власти в пользу своего сына и наследника господина Судары и сегодня же совершить сеппуку. Тогда я и все мои люди — до последнего — поддержим Судару как властелина Кванто.
— Я подумаю о том, что вы сказали.
— Что?
— Я подумаю над тем, что вы сказали, — повторил Торанага более твердо. — Мы встретимся завтра в это время, если вы не против.
Лицо Затаки скривилось:
— Еще один из ваших трюков? Зачем нам встречаться?
— По поводу того, что вы мне сказали, — Торанага поднял свиток, который он держал в руке. — Я дам вам свой ответ завтра.
— Бунтаро-сан! — Затаки сделал жест вторым свитком. — Пожалуйста, передайте это вашему господину.
— Нет! — голос Торанаги разнесся по всей поляне. Потом, с большими церемониями, он громко добавил: — Мне оказали честь, передав послание Совета, и я дам свой ответ достославному послу, моему брату, властелину Синано, завтра в это время.
Затаки подозрительно уставился на него:
— Какой еще можно от…
— Пожалуйста, извините меня, господин, — спокойно, с мрачным достоинством прервал его старый самурай, вновь переводя разговор на конфиденциальную основу, — извините, но господин Торанага совершенно правильно предлагает такой вариант. Вы дали ему возможность принять важное решение, это решение в свитках отсутствует. Это честно и достойно, что он требует время на обдумывание, и это время ему нужно дать.
Затаки поднял второй свиток и заткнул его в рукав.
— Очень хорошо. Я согласен. Господин Торанага, пожалуйста, извините меня за грубость. И последнее, пожалуйста, скажите мне, где господин Касиги Ябу? У меня есть послание и для него. Для него только одно.
— Я пришлю его вам.
* * *
Сокол сложил крылья, упал из вечернего неба и врезался в летящего голубя, пустив по ветру клубок его перьев, потом схватил его когтями и потащил к земле, все еще падая как камень, пока в нескольких футах от земли не выпустил уже мертвую добычу. Он сумел-таки мастерски опуститься на землю. «Ек-ек-ек-екккк!» — пронзительно кричал сокол, гордо ероша перья на шее, когти в экстазе победы терзали голубиную голову.
Подскакал Торанага с Нагой в качестве конюшего. Дайме тут же спрыгнул с лошади и осторожно позвал птицу к себе на руку. Птица послушно уселась ему на перчатку. И сразу же была вознаграждена кусочком мяса от предыдущей добычи. Он натянул на нее колпачок, закрепив ремни зубами. Нага поднял голубя и положил его в наполовину заполненный мешок для дичи, который висел на отцовском седле, потом повернулся и поманил к себе загонщиков и телохранителей.
Торанага снова сел в седло, сокол удобно устроился у него на перчатке, удерживаемый тонкими кожаными путами на ногах. Дайме взглянул в небо, определяя, сколько еще осталось светлого времени.
В самом конце дня сквозь тучи пробилось солнце, и теперь в долине, при быстро уходящем свете дня, когда солнце было полускрыто хребтом гор, была приятная прохлада. Облака тянулись на север, подгоняемые ветром, проплывая над горными пиками и окутывая большинство из них. На этой высоте, в глубине суши, воздух был чистый и сладкий.
— Завтра будет хороший день, Нага-сан. Я думаю, облаков не будет. Наверное, я поохочусь на рассвете.
— Да, отец, — Нага следил за ним, недоумевая, как всегда боясь задать вопросы и все-таки желая все знать. Он не мог понять, как его отец может так самозабвенно отключиться от этой ужасной встречи. Раскланявшись с Затаки, как положено, он сразу же послал за птицами, загонщиками и охраной и отправил их в холмы рядом с лесом, что казалось Наге неестественным проявлением самоконтроля. От одной мысли о Затаки по телу Наги поползли мурашки, он знал, что старый советник был прав: если бы хоть несколько фраз из разговора были подслушаны, самураям следовало бы броситься защищать честь своих господ. Если бы не угроза, которая нависла над головой его любимой бабушки, он бы сам бросился на Затаки. «Я полагаю, вот почему мой отец то, что он есть и где он есть», — подумал он.