Его глаза заметили всадников, выбирающихся из леса ниже по склону и галопом несущихся к ним через отроги холмов. На фоне темно-зеленого леса река казалась извилистой черной лентой. Свет в гостиницах напоминал светлячков.
— Отец!
— Что? Ах, да, я теперь тоже увидел. Кто это?
— Ябу-сан, Оми-сан и… восемь охранников.
— Твои глаза лучше моих. Ну вот, теперь и я узнаю.
Нага сказал, не подумав:
— Мне не следовало позволять Ябу-сану одному идти к Затаки без… — он остановился, стал запинаться, — отец, простите меня.
— Почему тебе не следовало посылать Ябу-сана одного?
Нага проклял себя за болтливость и спасовал:
— Пожалуйста, извините меня, потому что теперь я никогда не узнаю, какой секретный разговор они вели. Мне следовало держать их порознь. Я не доверяю ему.
— Если Ябу-сан и Затаки-сан планируют измену за моей спиной, они сделают это независимо от того, пошлю я свидетеля или нет. Иногда мудрее дать добыче дополнительную свободу — совсем как при ловле рыбы, да?
— Да, пожалуйста, извини меня.
Торанага подумал, что его сын ничего не понял и никогда не поймет, он всегда останется ястребом, бросающимся на врага, быстрым, беспощадным и смертоносным.
— Я рад, что ты понял, сын мой, — сказал он, чтобы подбодрить его, зная о его хороших качествах и ценя их. — Ты хороший сын, — добавил он, подразумевая это.
— Спасибо, отец, — сказал Нага, наполнившись гордостью от такого редкого комплимента. — Я только надеюсь, что ты простишь мои глупости и научишь меня, как лучше служить тебе.
— Ты не глупый. — «Ябу глупый», — чуть не добавил Торанага. — Чем меньше людей знают, тем лучше, и нет необходимости напрягать твой ум, Нага. Ты молод — мой самый младший, не считая твоего единокровного брата, Тадатеру. Сколько же ему? Ах, семь, да, ему семь лет.
Некоторое время он смотрел на приближающихся всадников.
— Как твоя мать, Нага?
— Как всегда, самая счастливая госпожа в мире. Она все еще позволяет мне видеть себя только раз в год. Ты не можешь убедить ее изменить это решение?
— Нет, — сказал Торанага, — она никогда его не изменит.
Торанага всегда чувствовал приятную теплоту в теле, когда думал о Чано-Тсубоне, своей восьмой официальной наложнице, матери Наги. Он смеялся про себя, когда вспоминал ее простонародный юмор, ямочки на щеках, нахальный зад, то, как она извивалась, и ее энтузиазм в постели.
Она была вдовой фермера из-под Эдо, увлекшей его двадцать лет назад, и оставалась с ним три года, потом попросила разрешения вернуться на землю. Он позволил ей уйти. Теперь она жила на богатой ферме около тех мест, где и родилась, — толстая и довольная величественная буддийская монахиня, почитаемая всеми и ни от кого не зависящая. Один раз за все время он навестил ее, и они, как старые друзья, весело хохотали без всякой причины.
— О, она хорошая женщина, — сказал Торанага.
Ябу и Оми подъехали и спешились. В десяти шагах они остановились и поклонились.
— Он дал мне свиток, — сказал Ябу, взбешенный, размахивая им: — «… Мы предлагаем вам сегодня же выехать из Идзу в Осаку и явиться в Осакский замок для аудиенции, или все ваши земли будут конфискованы, а вы соответственно объявлены вне закона». Он смял свиток в кулаке и бросил его на землю. — Сегодня!
— Тогда вам лучше сразу же и выезжать, — сказал Торанага, нехорошо радуясь при виде глупости и бешенства Ябу.
— Господин, я прошу вас, — поспешно начал Оми, униженно падая на колени, — господин Ябу ваш преданный вассал, и я прошу вас покорнейше не смеяться над ним. Простите, что я так груб, но господин Затаки… Простите меня за грубость.
— Ябу-сан, пожалуйста, извините меня за это замечание, — оно только из доброго расположения к вам, — сказал Торанага, ругая себя за оплошность. — Нам всем следует иметь чувство юмора, когда речь идет о таких посланиях, правда? — Он подозвал своего сокольничего, передал ему птицу, отпустил его и загонщиков. Потом он сделал знак самураям, кроме Наги, уйти за пределы слышимости, сел на корточки и сделал им знак сделать так же.
— Может быть, вам лучше рассказать мне все, что случилось.
Ябу сказал:
— Рассказывать почти нечего. Я пошел к нему. Он принял меня с минимумом вежливости. Сначала были «приветствия» от господина Ишидо и прямые приглашения вступить в союз с ним, планируя немедленное ваше убийство и убийство всех самураев Торанага в Идзу. Конечно, я отказался его слушать и сразу же, сразу — без самого минимального ритуала вежливости — он протянул мне это! — Его палец воинственно ткнулся в сторону свитка. — Если бы я не имел вашего прямого приказа, защищающего его, я бы тут же разрубил его на куски! Я требую, чтобы вы отменили этот приказ. Я не могу жить с таким позором. Я должен отомстить!
— Это все, что произошло?
— Разве этого недостаточно?
Торанага пропустил мимо ушей грубость Ябу и сердито посмотрел на Оми:
— Это вы виноваты, не так ли? Почему у вас не хватило ума лучше защитить вашего властелина? Считалось, что вы его советник. Вам следовало быть его щитом, вам следовало вывести господина Затаки на чистую воду, попытаться узнать, что на уме у Ишидо, чем он хочет подкупить, какие у них планы. Вы считались надежным советником. Вам дали прекрасную возможность, а вы ее упустили, как неопытный олух!
Оми наклонил голову:
— Прошу простить меня, господин.
— Я-то могу, но не понимаю, почему это должен делать господин Ябу. Сейчас ваш господин принял этот свиток с посланием. Теперь он уже сделал ход и должен выбрать тот или другой путь.
— Что? — спросил Ябу.
— Почему же еще я сделал то, что я сделал? Для отсрочки, конечно, чтобы выиграть время, — сказал Торанага.
— Но один день? Какое он имеет значение? — спросил Ябу.
— Кто знает? День для вас — на день меньше у врага, — глаза Торанага метнулись обратно к Оми. — Послание от Ишидо было устным или письменным?
Вместо него ответил Ябу:
— Устным, конечно.
Торанага не спускал своего пронизывающего взгляда с Оми:
— Вы не выполнили своего долга перед вашим господином и мной.
— Пожалуйста, извините…
— Что точно вы сказали?
Оми не ответил.
— Вы забыли и о вежливости? Что вы ответили?
— Ничего, господин. Я ничего не сказал.
— Что?
Ябу сказал:
— Он ничего не сказал Затаки, потому что он не присутствовал. Затаки хотел поговорить со мной одним.
— Да? — Торанага спрятал свое ликование, так как Ябу открыл ему то, о чем он и сам догадывался, и что открылась часть правды. — Пожалуйста, извините меня, Оми-сан. Я, естественно, считал, что вы присутствовали.