— Точно, господин. Корабль в прекрасном состоянии.
— Сколько еще надо людей… — Торанага взглянул на Марико, — пожалуйста, спросите его, сколько человек команды требуется дополнительно, чтобы корабль нормально плавал. Я хочу быть совершенно уверен: он понял, что именно я хочу знать.
— Анджин-сан говорит: для того чтобы выйти в плавание на корабле, необходимо тридцать моряков и двадцать артиллеристов. Сначала его команда состояла из ста семи человек, включая повара и купцов. Чтобы плавать и воевать в этих морях, достаточно двухсот самураев.
— И он считает, что тех, кто ему потребуется, он может найти в Нагасаки?
— Да, господин.
Торанага произнес будто про себя:
— Я вовсе не доверяю наемникам…
— Прошу меня простить, господин, вы хотите, чтобы я перевела эти ваши слова?
— Что? О нет, не обращайте внимания.
Торанага встал, все еще делая вид, что чем-то недоволен, и посмотрел в окно на дождь: ливень не позволял рассмотреть город. «Пусть дождь идет еще несколько месяцев, — подумал он. — О Боги, все, какие только есть, — сделайте так, чтобы дожди шли до Нового года! Когда Бунтаро сможет встретиться с моим братом?»
— Скажите Анджин-сану, что завтра я передам ему его вассалов. Сегодня ужасная погода — этот дождь будет идти весь день, нигде нет ни клочка сухой земли.
— Да, господин, — донесся до него голос Марико. Он иронически улыбнулся. Никогда еще за всю его жизнь ему не мешала погода. «Она, конечно, уверена, как и остальные, кто сомневается, что я постоянно меняюсь к худшему», — думал он, зная, что не может уклониться от выбранного курса. — Завтра или через день — какая разница? Скажите ему, что, когда я буду готов, я пошлю за ним. До этого времени он должен оставаться в замке. Он слышал, как Марико перевела его слова Анджин-сану.
— Да, господин Торанага, я понял, — Блэксорн отвечал сам, без Марико, — но вы не против, если я задам вопрос: можно ли быстро выехать в Нагасаки? Думаю, что это важно, прошу меня извинить.
— Я решу это позднее. — Голос Торанаги прозвучал резко, — он не старался сохранять обходительность и сделал знак, что аудиенция окончена. — До свидания, Анджин-сан, я скоро решу, что делать с вами. — Он видел, что тот хочет настаивать на своей просьбе, но постарался от него отделаться. «Боже мой, — подумал он о Блэксорне, — наконец-то этот чужеземец научился вежливости!» — Скажите Анджин-сану, что ему нет нужды ждать вас, Марико-сан. До свидания, Анджин-сан.
Марико выполнила его просьбу. Торанага, отвернувшись, смотрел на город, на ливень, что обрушился на него, прислушивался к шуму воды. Дверь за Анджин-саном закрылась.
— Так что за ссора? — Торанага обратился к Марико не глядя на нее.
— Простите, господин?
Его настороженный слух тут же уловил слабое дрожание в ее голосе.
— Ссора, разумеется, между Бунтаро и вами, или вы участвовали в другой, которая касается меня? — добавил он с горьким сарказмом, — этот оттенок в голосе казался ему необходимым… да-да, это ускорит дело. — С Анджин-саном, может быть, или с моими врагами — христианами, или с Тсукку-саном?
— Нет, господин, пожалуйста, извините меня. Это началось, как всегда, как начинаются обычно ссоры между мужем и женой. Фактически из-за ничего. Потом внезапно, как обычно и бывает, все стало разрастаться и подействовало и на него и на меня — под соответствующее настроение.
— И у вас было такое настроение?
— Да. Пожалуйста, простите меня. Я немилосердно провоцировала своего мужа. Это полностью моя вина. Сожалею, господин, но в таких случаях люди говорят дикие вещи.
— Ну, давайте выкладывайте, что за «дикие вещи»?
Марико побледнела, — да, она перед ним теперь как загнанная лань; конечно, она догадывалась: шпионы уже сообщили ему, о чем именно кричали в тишине их дома… Она пересказала ему все, что тогда говорилось, стараясь излагать как можно полнее, потом добавила:
— Я считаю, что мой муж пребывал в состоянии дикого гнева, который спровоцировала я. Он предан вам, — я знаю, что предан. Если нужно кого-то наказать, то, конечно, меня, господин. Я вызвала это его сумасшествие.
Торанага, прямой как струна, снова сел на подушку, лицо его окаменело.
— Что сказала госпожа Дзендзико?
— Я не разговаривала с ней, господин.
— Но вы собираетесь с ней поговорить или собирались?
— Нет, господин. С вашего разрешения, я намеревалась сразу же уехать в Осаку.
— Вы поедете когда я скажу, не раньше. Измена — самое отвратительное из всего, что может быть!
Она поклонилась, стыдясь его язвительных слов.
— Да, господин. Пожалуйста, простите меня, это моя ошибка.
Он позвонил в маленький ручной колокольчик — дверь распахнулась, появился Нага.
— Слушаю, господин.
— Позови сейчас же господина Судару с госпожой Дзендзико.
— Да, господин. — Нага повернулся, чтобы уйти.
— Подожди! Потом собери мой совет, Ябу и всех… и всех старших генералов. Они должны быть здесь в полночь. Освободи этот этаж от всех часовых. Возвращайся с Судару.
— Да, господин. — Побледневший Нага закрыл за собой дверь.
Торанага услышал шум на лестнице, подошел к двери и открыл ее. На площадке никого не было. Он захлопнул дверь, взял другой колокольчик и позвонил. Открылась внутренняя дверь в дальнем конце комнаты — едва заметная, так ловко замаскировали ее мастера в деревянной панели стены. На пороге стояла полная женщина средних лет, в накидке с капюшоном одежде буддийской монахини.
— Слушаю вас. Великий Господин.
— Будь добра, зеленого чаю, Чано-чан, — попросил Торанага.
Дверь закрылась, Торанага снова посмотрел на Марико.
— Так вы думаете, что он предан мне?
— Я это знаю, господин. Пожалуйста, простите меня, это была моя вина, не его. — Она отчаянно пыталась убедить Торанагу. — Я его спровоцировала.
— Да, это вы. Отвратительно! Ужасно! Непростительно! — Торанага вынул бумажный платок и вытер бровь. — Но удачно.
— Простите, господин?
— Если бы вы его не спровоцировали, я, может быть, никогда не узнал бы об измене. Если бы он сказал все это без всякого повода, это было бы одно, а так… вы дали мне еще один вариант.
— Господин?
Он не ответил. Он думал: «Хотел бы я, чтобы здесь был Хиро-Мацу — хоть один человек, которому я полностью доверял».
— А как насчет вашей преданности?
— Пожалуйста, господин, я отвечаю искренне: вы знаете, что я вам предана.
Торанага не ответил. Взгляд его был безжалостен. Открылась внутренняя дверь, и Чано, монахиня, уверенно, не постучав, вошла в комнату с подносом в руках.