— Да, Марико. Но почему ворот четыре? Почему не одни?
— У души должен быть выбор. Это мудро. О, мы очень мудры… Я говорила тебе сегодня, что я люблю тебя? — вдруг спросила она. — Мы очень мудрая нация и позволяем душе иметь выбор — большинство душ выбирают южные ворота, Анджин-сан. Это важные ворота, — там ставят столы со свежими гранатами и другими фруктами, редисом и другими овощами и связками рисовой рассады, если это происходит в соответствующий сезон. И всегда миску свежеприготовленного риса, Анджин-сан, — это самое важное. Видите ли, душа, может быть, захочет поесть, перед тем как отправиться в путь…
— Что касается меня, положите жареного фазана или…
— Извините, ничего мясного, даже ничего рыбного… Мы серьезно относимся к таким вещам, Анджин-сан. На столе также должна быть маленькая жаровня с тлеющими углями из ценных пород деревьев и благовонные снадобья, дающие такой приятный запах…
Блэксорн почувствовал, как глаза его наполняются слезами.
— Я хочу, чтобы мои похороны были на рассвете — искренне призналась она. — Я больше всего люблю рассвет… Ну и если бы это было можно, то осенью…
«Бедняжка, — подумал он. — Ты давно знала, что осени уже никогда не будет».
Его паланкин остановился на почетном месте — в переднем ряду, близко от центра, так близко, что видны были брызги воды на цветах. Все было так, как она говорила. Вокруг — сотни паланкинов, площадь заполнена тысячей самураев с женщинами, пришедшими пешком. Все стоят молча, без единого движения. Он узнал Ишидо и рядом с ним — Ошибу. На него никто не обращал внимания. Все сидели в своих роскошных паланкинах и смотрели на белые холщовые стены, колышущиеся от легкого ветерка… Кийяма сидел рядом с Ошибой, Затаки — около них, вместе с Ито. Закрытый паланкин Оноши — там же. Все окружены несколькими рядами охраны. На самураях Кийямы — кресты, у Оноши — тоже.
Блэксорн оглянулся: а где же Ябу? Он нашел его. Не было и коричневых… Вообще ни одного дружеского лица… Вдруг он заметил: Кийяма, с каменным выражением лица, внимательно на него смотрит. Блэксорн невольно порадовался, что с ним охрана… Тем не менее он сделал легкий поклон… Каменный взгляд Кийямы не изменился, на поклон он не ответил и тут же отвернулся. Блэксорну стало легче дышать…
Воздух разорвали звуки барабанов, колокольчиков и удары металла о металл — не в лад, очень резко. Все глаза обратились к самому большому крытому паланкину, который держали восемь синтоистских священников. В нем восседал высокий священник, похожий на изваяние Будды. Впереди и позади от его носилок еще несколько священников били в металлические барабаны… Вот к носилкам подходит целая процессия — сотни две буддийских священников в оранжевых одеждах и столько же, нет даже больше одетых в белое синтоистских священников. Вот наконец несут и носилки с телом Марико — богато убранные всем белым, с крышей… Она одета тоже во все белое, устроена в сидячем положении, со слегка наклоненной вперед головой… На лице безукоризненный макияж, волосы тщательно уложены… Носильщики — десятеро коричневых. Перед носилками два священника раскидывают мелкие лепестки бумажных роз, которые тут же подхватываются и разносятся ветром, — символ эфемерности жизни. Позади два священника несут две пики древками вперед: указание на то, что покойная — самурай и ее верность долгу так же сильна, как крепость стальных лезвий. За ними — четыре священника с незажженными факелами. Сарудзи, ее сын, идет следом, лицо его того же белого цвета, что и кимоно… Далее — Киритсубо и госпожа Сазуко, все в белом, распущенные волосы повязаны кисейными платками. Волосы младшей спускаются до груди, у Кирутсубо — еще ниже. За ними — небольшой промежуток, а дальше идут самураи Торанаги — те, что остались… Среди коричневых — раненые, многие хромают…
Блэксорн видел только ее: казалось, она просто молится — смерть не оставила на ней никаких отметин. Он держался прямо, зная, что вся эта церемония, с Ишидо и Ошибой в качестве главных свидетелей, устроена в честь нее… Но это не облегчало его боли.
Более часа высокий священник распевал какие-то заклинания, барабаны били не переставая. Потом внезапно наступила тишина. Сарудзи вышел вперед, взял незажженный факел и подошел к каждым из ворот — восточным, северным, западным и южным, — чтобы убедиться, что они свободны. Блэксорн видел, что мальчик весь дрожит… Вот он возвращается к носилкам, глаза потуплены… Поднимает белую веревку, привязанную к носилкам, и ведет носильщиков через южные ворота… Носилки аккуратно ставят на дрова. Еще одно заклинание — и Сарудзи пропитанным маслом факелом дотрагивается до углей в жаровне… Факел вспыхивает… Мальчик колеблется, потом возвращается один через южные ворота и бросает факел в подготовленный погребальный костер… Пропитанные маслом дрова сразу же загораются и скоро превращаются в ревущую топку… Пламя достигает десяти футов в высоту… Жар оттесняет Сарудзи назад, он идет за благовониями и подбрасывает их в огонь… Сухое как трут дерево взрывается, огонь охватывает полотняные стены… Теперь вся площадь ямы — ревущая, неугасимая огненная масса — корчится и трещит… Обрушиваются подпорки крыши… По рядам зрителей проносится вздох… Вперед выходят священники и подбрасывают еще дров в погребальный костер — пламя поднимается еще выше, дым накатывает волнами… Теперь остаются только ворота, — Блэксорн видит, что их опаляет жаром… Вот и их окутывает пламя…
В этот момент Ишидо, главный свидетель, вышел из паланкина и прошел вперед, подложив согласно ритуалу еще дров и благовоний в костер. Он церемонно поклонился, снова сел в свой паланкин, носильщики по его приказу подняли носилки и понесли в замок. За ним последовала Ошиба и стали расходиться все остальные.
Сарудзи в последний раз поклонился языкам пламени, повернулся, подошел к Блэксорну, встал перед ним и поклонился.
— Благодарю вас, Анджин-сан, — произнес он и ушел вместе с Кири и госпожой Сазуко.
— Все кончено, Анджин-сан. — Капитан серых ухмылялся. — Ками теперь в безопасности. Мы идем в замок.
— Подождите, прошу вас.
— Извините, нам приказано… — Капитан встревожился, остальные охранники подошли поближе.
— Прошу вас, подождите.
Не обращая внимания на их беспокойство, Блэксорн вышел из паланкина, чуть не ослепнув от боли… Самураи разошлись вокруг, охраняя его. Он подошел к столу, взял несколько кусочков камфарного дерева и бросил в огонь… Сквозь завесу пламени ничего не было видно…
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — пробормотал он, незаметно перекрестил ее, повернулся и пошел прочь от костра…
* * *
Когда Блэксорн проснулся, ему было намного лучше, но он чувствовал себя опустошенным, в висках все еще пульсировала тупая боль, болел лоб.
— Как себя чувствуете, Анджин-сан? — Доктор сверкнул белозубой улыбкой. Голос его был едва слышен. — Вы долго спали.
Блэксорн приподнялся на локте и посмотрел сонными глазами на тень от солнца. «Наверное, уже пять часов пополудни, — подумал он. — Я спал больше шести часов».
— Простите, я проспал целый день?