«Я рад, что у него открылись глаза, — подумал Блэксорн. — Я рад, что у меня они тоже открылись».
После этого он пошел на палубу. Родригес был в своем кресле, его глаза покраснели от бессонной ночи, два японских моряка, как и прежде, стояли около штурвала.
— Можно я постою эту вахту за тебя?
— Как ты себя чувствуешь, англичанин?
— Отдохнул. Могу я постоять на вахте вместо тебя? — Блэксорн видел, что Родригес рассматривает его. — Я разбужу тебя, если ветер изменится или еще что.
— Спасибо, англичанин. Да, я немного посплю. Держись этого курса. При повороте бери на четыре градуса западней, а при следующем еще на шесть градусов западней. Ты показывай рулевому новый курс на компасе. Вакаримаска?
— Хай! — Блэксорн засмеялся. — Четыре точки западней. Спускайся вниз, кормчий, твоя койка очень удобная.
Но Васко Родригес не пошел вниз. Он только натянул пониже свой морской плащ и глубже уселся в свое кресло. Как раз перед следующим переворотом склянок он мгновенно проснулся, проверил изменение курса, не тронувшись с места, и сразу опять заснул. Еще раз, когда ветер переменил направление, он проснулся и, увидев, что нет никакой опасности, снова уснул.
Хиро-Мацу и Ябу вышли на палубу утром. Блэксорн заметил их удивление, когда они поняли, что он ведет корабль, а Родригес спит. Они не разговаривали с ним, а продолжили свой разговор и позже снова ушли вниз.
Около полудня Родригес поднялся со своего кресла и посмотрел на северо-восток, проверил направление ветра, все его чувства были напряжены. Оба кормчих посмотрели на море, небо и несущиеся облака.
— Что бы ты делал, англичанин, если бы это был твой корабль? — снова спросил Родригес.
— Я бы поплыл к берегу, если бы я знал, где он, — в ближайшую точку. У этого судна небольшая осадка, и в шторм все бы обошлось. Шторм начнется через четыре часа.
— Тайфуна не будет, — пробормотал Родригес.
— Что?
— Тайфун. Это огромные ветры — самые сильные штормы, которые ты когда-либо видел. Но сейчас не сезон тайфунов.
— Когда это будет?
— Не теперь, противник, — Родригес засмеялся. — Нет, не теперь. Но могло быть очень плохо, поэтому я не воспользуюсь твоим хреновым советом. Правь на северо-восток.
Как только Блэксорн указал новый курс и рулевой аккуратно повернул судно, Родригес подошел к поручням и закричал капитану:
— Изоги! Капитан-сан. Вакаримаска?
— Изоги, хай.
— Что это значит? Скорее?
Уголки глаз Родригеса сморщились от удовольствия.
— Тебе не вредно знать японский язык, а? Конечно, англичанин, «изоги» значит скорее. Все, что нужно здесь, это около десяти слов, и тогда ты можешь заставить педераста обосраться, если захочешь. Если им найти нужные слова, конечно, и если они в настроении. Я спущусь и поем.
— Ты и готовишь тоже?
— В Японии каждый культурный человек должен либо готовить сам, либо лично обучить этому одну из этих обезьян, либо умереть с голоду. Они все едят сырую рыбу, сырые овощи в сладком уксусном маринаде. Но жизнь здесь может быть «писскутер», если ты знаешь, как это сделать.
— «Писскутер» — это хорошо или плохо?
— В основном это очень хорошо, но иногда ужасно плохо. Это все зависит от того, как себя чувствуешь, а ты задаешь слишком много вопросов.
Родригес спустился вниз. Он закрыл дверь своей каюты на засов и тщательно проверил замки на своем ящике для карт. Волос, который он положил так осторожно, все еще был там. И такой же волос, одинаково невидимый всем, кроме него самого, который он положил на обложку своего журнала, также не был тронут.
«Ты не можешь быть слишком осторожным в этом мире, — думал Родригес. — Что страшного в том, чтобы знать, что ты кормчий „Нао дель Трато“ — самого большого Черного Корабля того года из Макао? Может, и нет, потому что тогда ты должен объяснить, что это крупное судно, одно из самых богатых, крупнейших судов в мире, более чем в шестнадцать сотен тонн. Ты можешь соблазниться и сказать им все о своем грузе, о торговле и о Макао и всяких вещах, проливающих свет на многое, очень и очень личное, очень и очень секретное. Но мы воюем, мы воюем против Англии и Голландии».
Он открыл хорошо смазанный замок и вынул личный журнал, чтобы, проверить некоторые азимуты на ближайшую гавань. Его глаза наткнулись на запечатанный пакет, который священник, отец Себастьян, дал ему перед тем, как он покинул Анджиро.
«А не в нем ли лежат бумаги англичанина?» — спросил он себя опять.
Он взвесил пакет и поглядел на печати иезуита, очень желая сломать их и посмотреть самому. Блэксорн сказал ему, что голландская эскадра прошла через пролив Магеллана и еще немного. «Англичане задают массу вопросов и не охотники отвечать, — подумал Родригес. — Он проницателен, умен и опасен».
«Это его бумаги или нет? Если это они, зачем они святым отцам?»
Он пожал плечами, думая об иезуитах, францисканцах и остальных монахах, священниках и инквизиции. «Есть хорошие священники и плохие священники, и в основном среди них плохие, но они все же священники. Церковь должна иметь священников, и без них, если бы они не вступались за нас, мы заблудшие овцы в сатанинском мире. О Мадонна, защити меня от всех дьяволов и плохих священников!»
Родригес был в своей каюте с Блэксорном в Анджирской гавани, когда дверь открылась и без приглашения вошел отец Себастио. Он кинул взгляд на остатки пищи.
— Ты преломляешь хлеб с еретиком? — спросил священник. — Есть с ними опасно. Они все заразные. Он сказал тебе, что он пират?
— Христианин должен быть великодушен со своими врагами, отец. Когда я был в их руках, они были благородны со мной. Я только возвращаю им их милосердие. — Он стал на колени и поцеловал крест священника. После этого встал и, предлагая вино, сказал: — Как я могу помочь вам?
— Я хочу попасть в Осаку. Вашим кораблем.
— Я пойду и сразу спрошу их. — Он ушел спросить капитана, и просьба постепенно дошла до Тода Хиро-Мацу, который ответил, что Торанага ничего не говорил о доставке иностранного священника из Анджиро, поэтому он сожалеет, что не может взять его на борт.
Отец Себастио хотел поговорить с Родригесом наедине, поэтому он выслал англичанина на палубу и потом, в тишине каюты, вынул запечатанный пакет.
— Мне хотелось бы, чтобы вы передали этот пакет отцу-инспектору.
— Я не знаю, будет ли еще его преосвященство в Осаке, когда я попаду туда, — Родригесу не хотелось быть носителем иезуитских секретов. — Я, может быть, вернусь обратно в Нагасаки. Мой адмирал может оставить для меня приказы.
— Тогда отдайте его отцу Алвито. Необходимо быть абсолютно уверенным, что вы отдадите это только в его руки.
— Непременно, — пообещал Родригес.