– Сначала – ванна, потом – бриться, потом немного водки, а потом мы поговорим, – сказал он. – Я никогда не видел тебя такой прекрасной и никогда не любил тебя больше, чем сейчас, и прости, прости меня, я ревновал… нет, Азадэ, не говори пока ничего. Потом я захочу узнать все.
На рассвете она закончила рассказывать ему все, что ей было рассказывать – все, что она когда-либо была готова ему рассказать, – а он поведал ей свой рассказ. Он не утаил ничего, ни своей ревности, ни беспощадной ярости и радости битвы, ни слез, которые он пролил на горе, глядя на дикое, кровавое побоище, которое он устроил горцам.
– Они… они обращались со мной хорошо в своей деревне… и выкуп – действительно древний обычай. Если бы Абдолла не убил их посланца… возможно, это бы все изменило, может быть, а может быть, и нет. Но это не извиняет все совершенные мной убийства. Я чувствую себя чудовищем, ты вышла замуж за безумца, Азадэ. Я опасен.
– Нет-нет, это не так, конечно же, это не так.
– Клянусь всеми своими богами, я убил двадцать, если не больше, человек за половину этого числа дней, и при этом я никого никогда не убивал раньше, кроме тех наемных убийц, которые ворвались сюда, чтобы убить твоего отца, до того, как мы поженились. До Ирана я не убил ни одного человека, даже не ранил никого – у меня было много драк, и с пукко и без него, но никогда ничего серьезного. Ни разу. Если бы тот староста и деревня еще существовали, когда я приехал, я бы сжег его и их всех, даже не задумавшись. Я понимаю твоего Джонни на базе: я благодарю всех богов за то, что они привели его к нам, чтобы он защитил тебя, и проклинаю его за то, что он украл мой покой, хотя я знаю, что я у него в неоплатном долгу. Я не могу справиться с мыслями о совершенных убийствах и не могу справиться с мыслями о нем. Просто не могу. Пока не могу.
– Это не имеет значения, Эрикки, сейчас это не имеет значения. Теперь у нас есть время. Теперь мы в безопасности, ты в безопасности, я в безопасности, Хаким в безопасности, нам ничего не грозит, мой дорогой. Посмотри, какой сегодня рассвет. Какой красивый! Посмотри, Эрикки, начинается новый день, такой прекрасный, новая жизнь. Нам ничего не грозит, Эрикки.
Тронный зал. 15.45. Хаким-хан находился в зале один, не считая Хашеми Фазира. Полчаса назад Хашеми прибыл незваным. Он извинился за вторжение и протянул хану телекс.
– Я подумал, что вам лучше узнать об этом немедленно, ваше высочество.
Телекс гласил: «СРОЧНО. Полковнику Хашеми Фазиру, внутренняя разведка, Тебриз: Арестуйте Эрикки Йокконена, мужа ее высочества Азадэ Горгон, за преступления, совершенные против государства, за соучастие в воздушном пиратстве, угоне и государственной измене. Арестованного заковать в кандалы и немедленно этапировать в мой штаб. Директор САВАМА, Тегеран».
Хаким-хан отпустил охрану.
– Я не понимаю, полковник. Пожалуйста, объяснитесь.
– Как только я раскодировал послание, я тут же позвонил по телефону, запросив дополнительные подробности, ваше высочество. Похоже, что в прошлом году компания «S-G Хеликоптерз» продала несколько вертолетов ИВК, и…
– Я не понимаю – кому?
– Извините, Иранской вертолетной компании, нынешнему работодателю капитана Йокконена. Среди них находились… находятся десять 212-х машин, включая его вертолет. Сегодня остальные девять стоимостью порядка девяти миллионов долларов были украдены и незаконно вывезены из Ирана пилотами ИВК – как полагает САВАМА, в одно из государств залива.
Хаким-хан холодно произнес:
– Даже если это так, к Эрикки это не имеет отношения. Он не нарушил никаких законов.
– Точно этого мы знать не можем, ваше высочество. САВАМА утверждает, что он, возможно, знал о заговоре – его безусловно спланировали какое-то время назад, потому что задействованы три базы – Ленге, Бендер-Делам и Ковисс, а также их центральное представительство в Тегеране. САВАМА очень, очень взволнована, потому что также поступила информация о том, что были вывезены огромные количества ценных иранских запчастей. Больше ни…
– От кого поступила информация?
– От исполнительного директора ИВК Сиамаки. Еще серьезнее то, что все иностранные сотрудники ИВК – пилоты, механики, административный персонал – тоже исчезли. Все до единого. Похоже, что вчера их было около двадцати человек, разбросанных по всему Ирану, на прошлой неделе – около сорока, сегодня – ни одного. Во всем Иране не осталось ни одного иностранного сотрудника S-G, вернее, ИВК. Кроме капитана Йокконена.
Хаким тут же сообразил, почему Эрикки так важен, и он обругал себя за то, что позволил своему лицу выдать его, когда Хашеми вкрадчиво произнес:
– Разумеется, вы и сами все поняли! САВАМА сообщила мне, что даже если капитан невиновен в соучастии в заговоре, он является основным средством убедить вожаков и преступников, Гаваллана и Мак-Айвера, – и, безусловно, британское правительство, которое не могло не являться частью этого предательского плана, – вернуть наши вертолеты, наши запчасти, выплатить весьма и весьма значительную компенсацию, вернуться в Иран и предстать перед судом за преступления против ислама.
Хаким-хан беспокойно шевельнулся на своих подушках; боль в спине опять дала о себе знать: ему хотелось вопить от ярости, потому что вся боль, и физическая и душевная, оказалась напрасной, и теперь, когда он едва мог стоять, не испытывая постоянной боли, спина у него, возможно, повреждена навсегда. Отложи это на потом, угрюмо подумал он, и займись этим сыном собаки, который терпеливо сидит здесь, как ушлый торговец дорогими коврами, разложивший свой товар, и ждет, когда начнется торговля. Если я захочу покупать.
Чтобы выкупить Эрикки из этой ловушки, мне придется преподнести этому псу персональный пешкеш, имеющий ценность в первую очередь для него, а не для САВАМА. Какой? Петра Олеговича Мзитрюка, как минимум. Передать его Хашеми мне проще, чем плюнуть, если он приедет, когда он приедет. Он приедет. Вчера Ахмед послал за ним от моего имени… интересно, как там Ахмед, удачно ли прошла операция? Надеюсь, этот болван не умрет; его знания еще какое-то время будут мне полезны. Надо быть болваном, чтобы позволить застать себя врасплох, болваном! Да, он болван, но этот пес, что сидит передо мной, далеко не болван. Отдав ему Мзитрюка в подарок, оказав дополнительную помощь в Азербайджане и пообещав дружбу в будущем, я смогу выкупить Эрикки из ловушки. Теперь, зачем мне это делать?
Потому что Азадэ любит его? К сожалению, она сестра хана всех Горгонов, и это проблема хана, а не проблема ее брата.
Эрикки – потенциальный источник опасности для меня и для нее. Он опасный человек с обагренными кровью руками. Горцы, курды они или нет, попытаются отомстить – вероятно. Он всегда был неудачным выбором, хотя и доставлял ей огромную радость, до сих пор дарит ей счастье – но детей у них нет, – и теперь вдобавок он не сможет остаться в Иране. Просто никак не сможет. Ни при каких обстоятельствах. Я не могу купить ему два года защиты, а Азадэ поклялась Аллахом прожить здесь не менее двух лет – как хитер был мой отец, когда дал мне власть над нею. Если я освобожу Эрикки из капкана, она не сможет уехать с ним. За два года многое может произойти, что само по себе отдалит их друг от друга. Но если он перестанет быть ей нужен, зачем вообще его выкупать? Почему не дать им забрать Эрикки и объявить мат изменникам? Это измена – красть нашу собственность.