– Спасибо, Наджуд, – сказал он. – Спасибо. Ахмед, какой приговор вынес хан моей сестре и ее семье перед смертью?
Внезапная тишина в тронном зале зазвенела от напряжения.
– Изгнание без гроша в кармане в пустынные земли к северу от Мешхеда, ваше высочество, под охраной – немедленно.
– Сожалею, Наджуд, ты и вся твоя семья уедете на рассвете согласно приговору.
Он вспомнил, как ее лицо стало пепельно-серым, как таким же серым стало лицо Махмуда, как она пробормотала, запинаясь:
– Но, ваше высочество, вы теперь хан, ваше слово – закон. Я не ожидала… вы теперь хан.
– Но хан, наш отец, отдал этот приказ, когда его слово было законом, Наджуд. Будет неправильно отменять его.
– Но теперь закон – вы, – произнесла Наджуд с болезненной улыбкой. – Прошу вас, нельзя ли… нельзя ли нам обсудить все это наедине?
– Лучше прямо здесь, в присутствии всей семьи, Наджуд. Что ты хотела сказать?
Она колебалась и даже подошла поближе, и Хаким почувствовал, как напрягся Ахмед, увидел, как изготовилась его рука у кинжала, и волоски зашевелились у него на шее.
– Только потому, что Ахмед говорит, что хан отдал такой приказ, не означает, что он… не так ли?
Воздух с легким шумом вырвался между губ Ахмеда:
– Пусть Аллах обречет меня на вечные муки в огне, если я солгал.
– Я знаю, что ты не солгал, Ахмед, – печально произнес Хаким. – Разве я сам не присутствовал в тот момент, когда хан принял решение? Я был там, Наджуд, как и ее высочество, моя сестра, я сожалею, ч…
– Но вы можете проявить милосердие! – воскликнула Наджуд. – Пожалуйста, пожалуйста, будьте милосердны!
– О, но я очень милосерден, Наджуд. Я прощаю тебя. Однако наказание назначено за ложь, произнесенную именем Аллаха, – торжественно проговорил он, – а не за то, что ты оболгала меня и мою сестру, причинив нам годы горя, лишив нас отцовской любви. Разумеется, за это мы прощаем тебя, правда же, Азадэ?
– Да, я прощаю.
– Мы открыто это прощаем. Но ложь именем Аллаха? Хан огласил приговор. Я не могу пойти против него.
Махмуд воскликнул, перекрывая ее мольбы:
– Я ничего об этом не знал, ваше высочество, ничего, клянусь Аллахом, я поверил ее лжи. Я официально развожусь с ней за то, что она предала вас, я ничего не знал о ее лживых измышлениях!
Все в тронном зале смотрели, как они пресмыкаются, некоторые испытывали омерзение, другие презирали их за то, что они упустили власть, уже бывшую у них в руках.
– На рассвете, Махмуд, ты изгоняешься, ты и вся твоя семья, – произнес Хаким с глубокой печалью, – без гроша, под охраной… вплоть до изъявления моей воли. Что до развода, я запрещаю его в моем доме. Если ты пожелаешь сделать это в землях к северу от Мешхеда… Иншаллах. Ты все равно изгоняешься туда до изъявления моей воли…
О, Хаким, ты был великолепен, с восторгом говорил он себе, потому что все, разумеется, понимали, что это твое первое испытание. Ты был безукоризнен! Ни разу ты не проявил злорадства и не выдал своей подлинной цели, ни разу не повысил голос, говорил спокойно, мягко и торжественно, словно действительно был опечален приговором отца, но, совершенно справедливо, не мог его отменить. А это доброжелательное, милое обещание «изъявления воли»? Моя воля такова, что вы изгоняетесь навечно, и если до меня дойдет хотя бы малейший намек на угрозу заговора, я затушу все ваши жизни, как тушат догоревшую свечку. Клянусь Аллахом и Пророком, чье имя да будет благословенно, я сделаю так, что дух моего отца будет гордиться этим ханом всех Горгонов – пусть он горит в аду за то, что поверил таким подлым наговорам этой злой старой ведьмы.
Столько всего, за что мне надо благодарить Аллаха, думал он, завороженный игрой огня в камине и в драгоценных камнях переплета Корана. Разве все долгие годы изгнания не научили тебя скрытности, обману и терпению? Теперь тебе необходимо укрепить свою власть, защитить Азербайджан, покорить мир, найти жен, воспитать сыновей и построить династию. Пусть Наджуд и ее отродье сгниют в пустыне!
На рассвете он «с сожалением» спустился вместе с Ахмедом, чтобы проследить за их отъездом. С тоскующим взором он настоял на том, чтобы больше никто из семьи не выходил их провожать.
«Зачем усугублять их горе и мое?» Там он смотрел, как, следуя его точным указаниям, Ахмед и охранники разворошили всю огромную гору их тюков и чемоданов, изымая все, что представляло ценность, пока у них не осталось по одному чемодану на каждого и на их троих детей, которые смотрели на все, замирая от ужаса.
– Твои драгоценности, женщина! – потребовал Ахмед.
– Вы забрали все, все… пожалуйста, Хаким… ваше высочество, умоляю… – Наджуд заплакала. Ее специальный футляр для драгоценностей, скрытый в потайном кармане чемодана, уже был добавлен к куче отнятых у них ценностей. Ахмед внезапно протянул руку, сорвал с нее висевший сверху кулон и разодрал горло ее платья. В ее шею глубоко врезались десятки колье и кулонов с бриллиантами, рубинами, изумрудами, сапфирами.
– Откуда у тебя все это? – произнес Хаким; он был поражен.
– Это… это мои… моей матери и мои украшения, которые я купила за эти го… – Она замолчала, увидев, как кинжал Ахмеда вылетел из ножен. – Хорошо… хорошо… – Она лихорадочно сняла одни ожерелья через голову, расстегнула застежки других и отдала ему. – Теперь вы забрали в…
– Твои кольца!
– Но, ваше высочество, оставьте мне что-ни… – Она истошно завопила, когда Ахмед нетерпеливо схватил ее палец и приготовился отрезать его вместе с перстнем; она вырвала руку, стащила с пальцев все кольца, сняла браслеты, спрятанные под рукавами, подвывая от горя, и швырнула их на пол. – Теперь вы забрали все…
– А сейчас подними все это и передай его высочеству, на коленях! – прошипел Ахмед, а когда она не подчинилась ему немедленно, он схватил ее за волосы и ткнул лицом в пол, и тогда она упала ниц и подчинилась.
Ах, какой это был праздник, подумал Хаким, прокручивая в памяти каждую секунду их унижения. Когда они умрут, пусть Аллах сожжет их в аду.
Он еще раз коснулся лбом пола, отложил Бога до следующей молитвы в полдень и вскочил на ноги, переполняемый энергией. Служанка, стоя на коленях, наливала кофе в чашку; он прочел в ее глазах страх и остался очень доволен. Едва лишь став ханом, он понимал, что ему жизненно необходимо приложить все усилия к тому, чтобы быстро взять в руки бразды правления. Вчера утром он осмотрел дворец. Кухня показалась ему недостаточно чистой, поэтому он приказал избить главного повара до беспамятства и вышвырнуть за ограду, потом поставил на его место его помощника, сделав ему строгое предупреждение. Четыре охранника были выгнаны им за то, что проспали, двух служанок высекли кнутом за неопрятный вид.
– Но, Хаким, дорогой, – сказала ему Азадэ, когда они остались наедине, – конечно же, не было никакой нужды пороть их.