Он подошел к щели в скале. Гуэнг стоял снаружи, прислонившись к камню спиной. Прежде чем Росс смог что-то сказать, Гуэнг тихо произнес на гуркхском:
– Опасности пока нет, сахиб. Снаружи.
– А ты слышал?
– Да, сахиб.
– И что ты думаешь?
Гуэнг улыбнулся.
– Что я думаю, сахиб, не имеет веса, ни на что не влияет. Карма есть карма. Я делаю то, что вы говорите.
Аэропорт Тебриза. 12.40. Абдолла-хан стоял рядом с своим пуленепробиваемым «роллс-ройсом» на покрытой снегом бетонной площадке рядом со зданием аэропорта. Он покраснел от злости, наблюдая, как 125-й заходит на посадку, молясь про себя, чтобы самолет разбился. Вчера его племянник, полковник Мазарди, начальник полиции, принес ему телекс, переданный на его имя через полицейское управление Тебриза. «Прошу встретить самолет G-ETLL. Ожидаемое время прибытия двенадцать сорок завтра, во вторник. Полковник Хашеми Фазир». Это имя тут же вызвало дрожь, пробежавшую по всему телу, у него и у всех, кто прочел это послание. Внутренняя разведка всегда стояла выше закона, а полковник Хашеми Фазир был ее великим инквизитором, человеком, о безжалостности которого ходили легенды даже в Иране, где безжалостность была ожидаемым атрибутом и предметом восхищения.
– Что ему здесь нужно, ваше высочество? – спросил Мазарди, сильно напуганный.
– Поговорить об Азербайджане, – ответил он, скрывая свой ужас и кипя от возмущения из-за грубой лаконичности телекса, совершенно сбитый с толку этим неожиданным и нежеланным визитом. – Разумеется, чтобы спросить, как он может помочь мне. Он уже много лет является моим тайным другом, – добавил он, привычно солгав.
– Я распоряжусь насчет почетного караула и приветственного комитета, и…
– Не будь дураком! Полковник Фазир не любит шума. Ничего не делай, даже не приближайся к аэропорту, просто проследи, чтобы на улицах было тихо и… ах да, надави на Туде. По сути, выполни приказ Хомейни раздавить их. Сегодня вечером сожги их штаб и арестуй известных тебе лидеров. – Это будет идеальный пешкеш, если таковой понадобится, подумал он, восхищаясь своим умом. Разве Фазир не фанатичный противник Туде? Хвала Аллаху, что Петр Олегович дал свое согласие.
Потом он отослал Мазарди, обругал всех, кто стоял рядом, и отослал и их тоже. Так что же этому сыну собаки Фазиру от меня нужно?
За эти годы они встречались несколько раз и обменивались информацией ко взаимной выгоде. Но полковник Фазир был одним из тех, кто верил, что единственная защита Ирана кроется в абсолютно централизованном управлении, исходящем из Тегерана, и что вожди кланов и племен были архаическим пережитком и представляли опасность для государства. Кроме того, Фазир был тегеранцем, имевшим достаточно сил и влияния, чтобы разузнать много секретов, секретов, которые могли бы быть использованы против Абдоллы-хана. Да проклянет Аллах всех тегеранцев и отправит их в ад! И Азадэ, и ее Богом проклятого мужа!
Азадэ! Неужели это действительно я зачал этого демона? Невозможно! Кто-то, должно быть… Аллах, прости меня, что я усомнился в моей любимой Нафале! Азадэ одержима Сатаной. Но ей не избежать кары, о нет, клянусь, я доставлю ее в Тбилиси и отдам Петру, пусть пользуется ею как хочет…
Кровь снова застучала в ушах, и в груди началась раздирающая, не отпускающая боль. Прекрати, отчаянно приказал он себе, успокойся. Перестань пока думать о ней, свою месть ты осуществишь позже. Прекрати или убьешь себя! Прекрати, оставь мысли о ней и думай о Фазире, тебе понадобится вся твоя хитрость, чтобы справиться с ним. Ей не убежать.
Когда сразу после рассвета бледные от ужаса охранники прибежали к нему с вестью, что оба пленника исчезли, и почти одновременно с этим обнаружилось, что она тоже пропала, его гневу не было предела. Он тут же послал людей обыскать ее тайное убежище в скале, о котором знал уже много лет, и приказал им не возвращаться без нее и без диверсантов. Ночному охраннику он приказал отрезать нос, остальных высекли и бросили в тюрьму, обвинив в заговоре, ее прислужниц подвергли порке. В конце концов он в бешенстве поехал в аэропорт, погрузив весь дворец в пучину ужаса.
Да проклянет их всех Аллах, думал он, изо всех сил стараясь успокоиться и не сводя глаз с самолета. Небо пестрело голубыми прорехами, которые в пелене зловещих туч продрал сильный ветер, гонявший поземки по заснеженной взлетно-посадочной полосе. Абдолла-хан был в каракулевой шапке, зимнем пальто с меховым воротником и в ботинках на меху. Холод туманил его очки. В кармане у него лежал маленький револьвер. В небольшом здании аэропорта за его спиной не было никого, кроме его собственных людей, которые контролировали само здание и подъездную дорогу к нему с противоположной стороны. Наверху, на крыше, он посадил в засаду снайпера с приказанием убить Фазира, если Абдолла-хан достанет из кармана белый платок и высморкается. Все, что можно, я сделал, думал он, теперь все в руках Аллаха. Ну, падай же, сын горящего в аду отца!
Но 125-й безукоризненно приземлился, взметнув колесами фонтаны снега. Его страх усилился. Как и удары его сердца.
– На все воля Бога, – пробормотал он и сел в машину на заднее сиденье, отделенное от шофера и Ахмеда, его самого доверенного советника и телохранителя, поднимающейся пуленепробиваемой перегородкой. – К самолету, – приказал он и проверил револьвер, сняв его с предохранителя.
125-й свернул у дальнего конца полосы на рулежку, развернулся носом к ветру и остановился. Здесь было холодно и неуютно, одни только снежные поземки и открытое пространство. Большой черный «роллс-ройс» подкатил сбоку, и дверца самолет открылась. Он увидел Хашеми Фазира, который рукой подзывал его.
– Салам! Мир вам, ваше высочество, поднимайтесь на борт.
Абдолла-хан опустил стекло и крикнул в ответ:
– Салам, мира вам, ваше превосходительство, присоединяйтесь ко мне в машине. – Ты, должно быть, считаешь меня дураком, если думаешь, что я суну голову в такую ловушку, подумал он. – Ахмед, поднимись на борт, отправляйся вооруженным и притворись, что не говоришь по-английски.
Ахмед Дурсак был туркменом-мусульманином, очень сильным, умевшим крайне быстро управляться с ножом и метко стрелять. Он выбрался из автомобиля, держа свой автомат в свободно опущенной руке, и быстро взбежал по трапу; ветер дергал за полы его длинного пальто.
– Салам, ваше превосходительство полковник, – сказал он на фарси, остановившись снаружи на верхней ступеньке. – Мой господин умоляет вас, пожалуйста, присоединиться к нему в машине. Тесные салоны маленьких самолетов вызывают у него беспокойство. В машине вы можете говорить приватно и спокойно, совершенно наедине, если пожелаете. Он спрашивает, не окажете ли вы его бедному дому высокую честь и не остановитесь ли у него во время своего пребывания здесь.
Хашеми был шокирован тем, что у Абдоллы-хана хватило нахальства – и уверенности в себе – отправить своего посланника вооруженным. Встреча в машине его тоже не устраивала, слишком легко организовать прослушивание или подложить мину-ловушку.