И она — не путешествует.
То есть она наверняка путешествует, посещая самые экзотические уголки планеты: для этого фрахтуются самолеты и корабли, заранее бронируются коттеджи и бунгало, заранее прорабатываются ресторанные меню.
Но когда Елизавета говорит «путешествует», она имеет в виду «странствует». А странствия недоступны ТТ, для странствий нужно быть совсем другой.
Der anderer. [29] Или все-таки die?..
Такой, как Праматерь Всего Сущего. Как Карлуша. Как Илья, каким он был на капитанском мостике счастливого дирижабля. Как мальчики и девочки, которых Елизавета время от времени провожает к автобусной остановке. Она никак не может привыкнуть к пути по цельнометаллическим улицам и всячески пытается расцветить их: пока получается не очень, но она старается. Можно ли назвать этот путь «странствием»? Наверное — нет. Странствия были до и будут после, а цельнометаллические улицы — всего лишь неизбежность, и ее нужно каким-то образом пережить. Для того и существует Елизавета Гейнзе, — чтобы помочь пережить.
Наверное, и ТТ помогает кому-то что-то пережить.
Она — действительно хорошая певица. Тогда почему Елизавету не покидает ощущение, что она лжет? Катя Дрель — не лжет, и все другие надувные динозавры не лгут. Они такие, как есть, и не стараются казаться кем-то иным.
Кем-то, кто знает истину.
Никто не знает истины. Даже водитель веселого оранжевого автобуса, Елизавете никак не удается разглядеть его лицо —
хотя они регулярно встречаются на остановке. И за два года, прошедшие с самой первой встречи, сталкивались неоднократно. Он всегда говорит одно и то же:
Детям в переднюю дверь!..
Может быть, это и есть истина?
За два года много чего произошло.
Пирог навеки рассорилась с Шалимаром, а Шалимар — с Пирогом. Теперь они встречаются лишь раз в году, на Елизаветином дне рождения. Но это не значит, что они не думают друг о друге. Думают, еще как думают! Гораздо чаще, чем Елизавета думает о ТТ.
Сама ТТ выпустила очередной диск, намного менее успешный, чем предыдущие. Четыре песни из десяти еще можно слушать скрепя сердце. Все остальное — перелицовка более ранних вещей, когда в существовании инопланетного дельфина не было никаких сомнений.
Аркадий Сигизмундович пошел в школу, а несчастная Лялька-жилатье умерла, держа в руке Елизаветину руку.
Тогда, под самый Новый год, Праматерь Всего Сущего позвонила Елизавете и сказала только:
— У Ляльки-то колпак сорвало окончательно. Жрать отказывается, пить отказывается, никого не узнает. Утверждает, что мы посланы наркомом путей сообщения Лазарем Кагановичем травануть ее к чертовой матери. А Мусе вообще слепила горбатого, типа: одна в могилу не лягу, всех вас за собой потащу. Думаю, не сегодня-завтра отклячится. Ты бы приехала, Элизабэтиха, а?..
Конечно же, она приехала, — пусть и не в тот же день, на следующий. Приехала, когда у Ляльки внезапно наступило просветление — верный признак близкой кончины. Она потребовала, чтобы все, до единого человека, пришли к ней (кроме мальца, нечего ему на ужасы смотреть) и попросила прощения у всех, а особенно — у драгоценной названной сестрицы Мусечки, которой оставляю я все, что имею: брошь в виде корзины с цветами, кашне шелковое, беретик мохеровый желтый, медаль «За трудовое отличие», Акафист, иконку святой Ксении Петербуржской, книгу Павленко «Счастье», а остальное возьмите, дорогие мои, кому что приглянется.
Отважнее девочки, чем Лялька, Елизавета еще не видела.
В ожидании автобуса она скачет вокруг Елизаветы на одной ножке, выглядывает на дорогу, царапает ногтем плакат «WHITE STAR LINE» и, когда автобус все-таки приходит, вскарабкивается по ступенькам, ни разу не обернувшись.
…За два года много чего произошло.
И лишь сама Елизавета Гейнзе не очень-то изменилась. Она по-прежнему щеголяет в секонд-хендовских свитерах и бесформенных юбках; несносимые всепогодные ботинки все же износились, и она купила новые — такие же несносимые, только другой фирмы. А к любимым Елизаветиным арафаткам, черной и красной, добавилась еще одна — зеленая.
Зеленая арафатка — скромный подарок самой себе на двадцатилетие.
И вот, спустя неделю после этой не слишком почтенной, но знаменательной даты, Елизавета сидела в полупустом кафе. В ожидании Шалимара, поскольку была третья пятница месяца.
Шалимар опаздывала как минимум на полчаса.
В любое другое время Елизавета уже стала бы изнывать и костерить подругу на чем свет стоит, и давно поскакала бы за утешительным призом в виде благословенного тирамису и десерта из свежих фруктов, украшенного взбитым сливками и одной-единственной консервированной вишенкой. Но сейчас ей было не до десерта. Она напряженно думала о Вещи, которая попала в поле ее зрения минут десять назад:
Будучи купленной, эта Вещь теряет две трети своего обаяния. Нет, три четверти. Нет — девяносто девять целых и девять десятых процента. Да ее и не купишь просто так, зайдя в первый попавшийся магазин. Ее можно только найти — восхитительно случайно. И сейчас как раз тот самый случай.
Вещь лежала на соседнем диванчике, придвинутом вплотную к диванчику Елизаветы, и почти сливалась с его темной обшивкой. Собственно, именно поэтому ее до сих пор не обнаружил никто из официантов, убиравших стол после ухода посетителей.
Не обнаружил, но может обнаружить в любой момент.
Вещь была совсем рядом, только руку протяни.
Что Елизавета и сделала после недолгих колебаний. Изогнувшись всем телом и едва не свалив на пол сахарницу вместе с салфетницей, она подтащила Вещь к себе. И, воровато оглядевшись (не заметил ли кто-нибудь ее маневра?), сунула ее под свитер.
После этого она выждала минут пять и уже потом преспокойненько (откуда что взялось!) легализовала находку — как свою, и только свою собственность.
Маленький, хорошенький, черненький блокнотик, перетянутый такой же черной резинкой. Он был в палец толщиной и умещался на раскрытой ладони. На обратной стороне блокнота было вытиснено:
MOLESKINE®
Руки у Елизаветы затряслись, прилипнув к мелкозернистой, чуть шероховатой на ощупь коже. И это притом, что недра Молескина еще не изучены. Что-то будет, когда она снимет резинку и откроет блокнот? Хоть бы там не был указан адрес владельца, его телефоны, его группа крови и имя его собаки. Если в выходных данных будет фигурировать собака — тогда Елизавета точно не устоит. И как честный человек начнет названивать по всем имеющимся телефонным номерам, дабы вернуть утраченное безутешному хозяину и не травмировать без видимых на то оснований его домашнего питомца.
Внутри блокнота никаких записей не оказалось.