То есть вообще никаких. Не только на первой странице с Personal Data, — весь Молескин оказался девственно чист. Но ровно одну треть от общего объема занимали миниатюрные карты Парижа, подробнейший перечень всех парижских улиц и схема метро. Собственно, Молескин так и назывался — Moleskine City Notebook и, кроме парижского, существовал еще в нескольких вариантах:
Amsterdam, Barcelona, Berlin, Dublin, Lisboa, London, Madrid, Milano, Praha, Roma, Wien
Дивные названия дивных городов! Елизавета прочла их список на оборотной стороне Personal Data. А ей достался Париж — не самый последний город в мире. Жаль, правда, что в списке нет Кельна. Ведь если бы Карлуша был жив и она смогла бы чудесным образом отыскать Молескин с Кельном — лучшего подарка на Рождество невозможно себе представить. Зато представить, как Карлуша изучает карты Кельна с китайской лупой наперевес, очень даже легко. Изучает, делает пометки мягким карандашом, то и дело вздыхая, роняя скупую слезу и произнося вслух названия улиц. Когда-то давно Карлуша рассказывал ей, что родился на улице Урсула-клостер, неподалеку от Виктория-штрассе. Наверняка на маленьких, но чрезвычайно точных картах нашлись бы обе эти улицы. И они с Карлушей выпили за их дальнейшее процветание.
Возможно, даже водки. Скорее всего.
Молескин с Lisboa Елизавета обязательно подарила бы Илье. Потому что в Барселоне, Лондоне и Риме Илья точно был. Он был в развеселом Амстердаме (тут и к гадалке ходить не нужно) и — скорее всего — в Мадриде, шмоточном Милане и Вене. Зато в Lisboa он не заглядывал, так кажется Елизавете. И хорошо, что не заглядывал, и прекрасно, лучше быть не может. Они бы отправились в Lisboa вместе и по очереди заполняли бы чудесный Молескин путевыми заметками об этом городе. В парижском Молескине есть крошки-наклейки: музеи, галереи, выставки и много чего другого. Например, бары и кинотеатры, что гораздо предпочтительнее музеев. А еще в парижском Молескине есть раздел
places, dreams, adventures [30]
с нарисованными кроваткой, месяцем и сердечком.
Вряд ли в Молескине Lisboa месяц и сердечко отсутствуют. Они обязательно найдутся, как и все остальное, парижское, но adventure — не всегда сердечко, не всегда любовная связь. Это может быть просто — приключение, как «Приключения Тома Сойера» или «Мысли и приключения» сэра Уинстона Черчилля.
Уж они-то с Ильей непременно нашли бы себе на жопу приключений, как выражается Праматерь. О, они бы оторвались по полной! Жаль только, что Ильи больше нет. И Карлуши тоже нет.
Они существуют где-то там, в самом конце маршрута веселого оранжевого автобуса. И еще — над Елизаветиной кроватью, кто там только не перевисел! Животные из зоопарка, влюбленные с острова Сетей, певица ТТ, но все это в прошлом. Теперь(и навсегда) там обосновались Карлуша и Илья. В одинаковых рамках. В лучшие минуты своей жизни. Здоровый и довольный, как слон, Илья в двухцветном шарфе. Молодой Карлуша с подбитыми ватой плечами и с аккордеоном «WELTMEISTER». Они смотрят в разные стороны, как в фильме «Борсалино».
Как и положено красавчику-Делону и губастику-Бельмондо.
Станция метро «Сталинград» находится в квадрате А-3, между станциями «La Chapelle» и «Colonel Fabien».
Это синяя ветка.
Теперь Елизавета будет изучать Париж! Каждое коленце метрополитена, каждую улицу — квартал за кварталом.
А на белых, гладких, как шелк, листках Молескина можно рисовать сапоги. Громадное количество сапог! О, да, это будут эпохальные сапоги, единственные в своем роде, они поставят Елизавету Гейнзе в один ряд со многими выдающимися дизайнерами обуви. Но пусть выдающиеся дизайнеры не скрежещут зубами по поводу гипотетического конкурента —
сапоги для Елизаветы всего лишь хобби.
А пока нужно спрятать волшебный блокнот подальше, вдруг его увидит тот, кому его видеть не положено, Шалимар — в первую очередь. Стоит только Шалимару наткнуться на Молескин взглядом, как она тотчас же захочет его заграбастать. Ведь Париж — любимый город ослепительной красотки Шалимара. Ее непреходящая dream, где можно пережить огромное количество adventures. И кроватка пригодится всенепременно, куда же без нее!..
Шалимар опаздывала уже на пятьдесят минут, и это был ее новый личный рекорд.
С величайшими предосторожностями Елизавета сунула Молескин в сумку и теперь прикидывала: дать Шалимару еще десять минут, доведя таким образом иррациональное ожидание до часа или сваливать немедленно.
Так и быть, Шалимар. Фора в десять минут тебе обеспечена.
После чего Елизавета с чистой душой отправится домой изучать Молескин.
Через восемь минут она выдвинулась к стойке, расплачиваться за капуччино и меланхолично сожранный в ожидании Шалимара-Годо яблочный штрудель. А когда вернулась, чтобы забрать сумку с арафаткой, увидела…
Что же такое она увидела, от чего кровь прилила к лицу и, наоборот, отхлынула от сердца, лишив его таким образом привычной среды обитания и заставив задыхаться и корчиться, широко разевая рот?
Инопланетного дельфина.
Да-да, это был инопланетный дельфин.
Не ряженый, как ТТ, а самый настоящий. Быть может, тот самый, о потере которого ТТ так скорбела в своих лучших, еще не снабженных кондиционером, песнях.
Быть может, тот самый, которого она увидела когда-то в океане и чей образ решила украсть, наивно полагая, что никто не заметит обмана, подмены.
Инопланетный дельфин был высоченного роста, никак не меньше метра девяносто. Он стоял к Елизавете спиной и, о боги, что это была за спина!..
Прямая, гордая, облаченная в неподражаемую джинсовую куртку бледно-голубого цвета. Из ворота куртки торчал черный капюшон, а волосы дельфина, наоборот, были белыми. Целая копна белых спутанных волос. На его плече висел рыжий кожаный рюкзак — в тон к таким же рыжим ботинкам.
Только крайняя необходимость заставила Елизавету приблизиться к дельфину, стоявшему как раз между ней и ее сумкой с арафаткой. Всего-то и надо было, что аккуратно, стараясь не слишком бросаться в глаза, обойти дельфина с тылу, взять лежащую на диванчике сумку и молча, и — по возможности — с достоинством удалиться.
Елизавета так и поступила. Но когда сумка наконец-то перекочевала к ней в руки, произошло непредвиденное.
— Простите, девушка, — сказал инопланетный дельфин. — Вы случайно не видели здесь черный блокнот?
Его голосу могли бы позавидовать исполнители ведущих басовых партий в опере; не смотри на него, не смотри, приказала себе Елизавета, иначе превратишься в пепел, в соляной столп. И следа от тебя не останется.
— Черный блокнот на резинке… Вам не попадался?