Обратно они ехали в молчании. Ночь была безлунной, туман обвивался вокруг замка, как шифоновый шарф, пропитывая пейзаж жутковатой романтикой. Поглядывая на закрытое, серьезное лицо Кита, Софи мучилась подозрениями, что он провел на редкость скучный вечер.
Кит выскочил из машины, как только припарковался во дворе, словно не хотел затягивать совместное времяпрепровождение ни секундой дольше, чем было необходимо. Софи последовала за ним, слишком погруженная в печаль и разочарование, чтобы обращать внимание на холод. Несмотря на все самовнушение перед ужином, она втайне надеялась пробиться через защитные барьеры Кита и раздуть мелькнувшую было между ними искорку интимности.
Ей удалось догнать его только наверху лестницы, пока он возился с ключом.
— Спасибо за прекрасный вечер, — сказала она. — Мне немного стыдно, что мы так хорошо проводили время, пока Джаспер и Татьяна дежурили в больнице. Надеюсь, Ральф поправится.
— Учитывая, какую бумажную канитель вокруг Элнбурга спровоцирует его смерть, я тоже на это надеюсь. — Кит подвинулся, чтобы пропустить ее вперед, смущенно потер затылок. — Извини. Я не хотел, чтобы это прозвучало настолько бессердечно.
— Я знаю.
Софи остановилась и, повинуясь инстинкту, протянула руку, чтобы погладить Кита по щеке.
Он замер — и Софи похолодела от ужаса, решив, что снова поняла все неправильно. Но встретилась с Китом глазами и увидела в его взгляде желание и отчаяние под стать ее собственным. И застонала от облегчения, когда он взял ее лицо в ладони и коснулся губами ее губ.
Кит целовал Софи так, словно делал что-то, причинявшее ему боль. Когда они отстранились друг от друга, чтобы перевести дух, выражение на его лице показалось ей смиренным, почти беспомощным. Стрелы тревоги пронзили сердце Софи. Она обняла его за шею, взъерошив волосы на затылке, и снова притянула к себе.
Дверь за их спинами захлопнулась с грохотом, прокатившимся по пустым холлам замка. Кит прижал плечи Софи к окаменевшему от времени дереву, она приподняла бедра ему навстречу, поглаживая руками широкую спину. Их рты сливались в коротких, дробных поцелуях, пронизанных желанием.
— Соф? Соф, это ты?
— Джаспер! — простонала Софи.
Кит отшатнулся, дернув головой так, будто Софи его ударила. В неверном свете бледной лампы над дверью его лицо казалось высеченным из льда.
Со стороны холла послышались шаги. Беспомощно глядя, как Кит отворачивается от нее, Софи оправила платье и поспешила на голос:
— Это я, Джаспер! Мы не ждали вас назад, так что…
Она замолчала на полуслове, когда Джаспер появился в дверном проеме — красный и опухший от слез, которые все еще бежали по щекам.
— О, дорогой… — задохнулась Софи.
— Он умер.
Она обняла Джаспера, погладила по волосам. Он плакал, а Софи мурлыкала слова утешения голосом, полным почти болезненной нежности.
Через плечо Джаспера она смотрела в спину уходящего Кита и отчаянно надеялась, что он обернется, встретится с ней взглядом и все поймет. Но он не обернулся.
Меньше чем через неделю после приема в честь дня рождения Ральфа, в Элнбурге начались приготовления к его похоронам.
Кит уехал в Лондон на следующее утро после смерти старого Фицроя. Дворецкий Томас пробормотал что-то о необходимости срочно навестить банк, но Софи — во власти невыразимой тоски — предположила, что поспешность объяснялась желанием Кита исключить малейшую возможность встречи с ней.
Погода по-прежнему стояла отвратительная. Мертвенное небо выстреливало короткими, резкими залпами почти невидимых, но колючих снежинок. В одной из пустых ванных комнат прорвало трубы — вода каскадами стекала через потолок в оружейный холл, смывая с доспехов вековую пыль. Томас, которого смерть хозяина состарила лет на десять, шаркал туда-сюда, меняя ведра.
Джаспер замкнулся в своем горе и тихо раскис, потому что в тонусе его держали лишь ежедневные дежурства у постели Ральфа и надежда на его выздоровление. А на издерганные нервы Софи навалился еще и страдающий от одиночества и неуверенности в завтрашнем дне Сержио, который названивал в замок в самое неподходящее для этого время суток. Она старалась перехватить как можно больше его звонков. Сейчас было не время для правды, хотя острая нужда в прикрытии тоже уже отпала.
В случаях, когда трубку брал сам Джаспер, он заканчивал разговор со стеклянными глазами и стиснутыми зубами, после чего немедленно напивался. Это тревожило Софи, но ей не с кем было поделиться своими тревогами. Татьяна почти не выходила из комнаты, а обсуждать проблемы хозяев замка с миссис Дэниелс или Томасом значило нарушить социальное табу. На самом деле ей хотелось поговорить с Китом, но что она могла сказать, не выдавая секрет Джаспера? Любое проявление заботы или беспокойства о нем заставило бы Кита считать ее еще более лицемерной, чем сейчас. Кто мог винить несчастного парня за пьянство, если его любимая девушка едва не отдалась его брату, пока он сидел у постели умирающего отца?
Софи скучала по Киту все больше. Она поймала себя на том, что считает дни до погребения, на которое он обязан был приехать. И устыдилась, потому что радостно предвкушать похороны могла только по-настоящему испорченная личность.
Канун похорон Софи проводила наверху стремянки в оружейном холле, вытирая старинные пистолеты, пострадавшие от потопа. Об этом ее попросил Томас, который беспокоился, что они заржавеют. Девушка ухватилась за возможность заняться чем-то полезным, пока Джаспер кулем валяется на диване в гостиной, бессмысленно глядя в телевизор.
Чистка пистолетов оказывала неожиданный терапевтический эффект. Вблизи многие из них были произведениями искусства с богато украшенными рукоятками и изысканными филигранными узорами на серебряных стволах. Софи поднесла один ближе к кованой лампе, гадая, когда из него стреляли в последний раз. Возможно, на дуэли двух братьев Фицрой из-за какой-нибудь неотразимой аристократической девственницы?
Тоска, которая затаилась, но не покинула Софи, сгустилась снова. Если бы она была красавицей, аристократкой или, что греха таить, девственницей, мог бы Кит влюбиться в нее настолько, чтобы вызвать кого-то на дуэль?
Театральным жестом Софи прижала дуло пистолета к ребрам прямо под грудью. Закрыв глаза, представила себе Кита в тугих бриджах и муслиновой рубашке с пышным воротом, с лицом, искаженным тихой мукой, умоляющего ее…
— Не делай так больше.
Глаза девушки распахнулись. Кит стоял в дверном проеме, и его лицо выглядело не столько измученным переживаниями, сколько невероятно усталым. Желание молнией пронзило тело Софи, быстро сменившись красным туманом стыда.
— Скажи мне, — промурлыкал он, забирая со столика пачку писем. — Ты думала о самоубийстве раньше или это пребывание в Элнбурге довело тебя до двух попыток за неделю?