Book.

— А кто такой северный олень? — заинтересовался Кладовкин.

— Ну… такой большой и с рогами! — сказала Белка и для убедительности приложила к ушам лапки с растопыренными коготками.

Оленя она видела в уголке одного из писем. В том самом уголке, который когда-то попробовала на вкус.

— Нет, — огорченно сказала Канючка, — никого такого мы не видели! Наверное, мы слишком мелкие, чтобы устраивать нам праздник!

Губки у нее задрожали.

— Что ж, придется обойтись без Нового года, — тихо добавила она. — Расходитесь! Праздника не будет!

В наступившей после отмены праздника тишине стали слышнее непраздничные звуки: рев северного ветра за стенами, скрип замерзших досок и шорох падающего на крышу снега.

Белка потопталась немного, пытаясь заглянуть в глаза своей подружке, но та отвернулась к стене.

— Ну, я, наверное, пойду? — сказала Белка.

Никто ее не остановил, и она убралась в свой старый неуютный диван и еще долго там плакала, уткнувшись в солому:

— У-у-у! Ничего у меня нет, чтобы устроить Канючке Новый год!

А сонный Дорожкин тем временем обнял Канючку за плечи и сказал:

— Ну нет у нас Деда Мороза, и что? Не будем впадать в отчаянье! Впадем в спячку! А там уже и Весна. А Весна — она сама по себе праздник. — И он склонил на плечо подруги голову и закрыл глаза.

— Весной растает озеро и мы приделаем к лодочкам мотор из вертелки, — мечтательно сказал Механюк и подсел к друзьям. — То-то будет праздник!

И только Кладовкин никак не хотел обняться со своими дорогими друзьями и забыться до Весны. Что-то ему мешало заснуть. Сначала он решил, что доспехи слишком твердые, чтобы стать до Весны пижамой. А потом понял: мысль!

— Если у всех есть Новый год, значит, у всех есть и Дед Мороз, — размышлял вслух Трезор. — У великанов — свой, великанский, с огромными подарками. А у всякой мелочи тоже должен быть свой!

И Кладовкин огляделся: не скачет ли где-нибудь на крошечном олене крошечный волшебник-богач? Но никого не увидел.

— Надо хорошо поразмыслить, где он прячется?!

Кладовкин опять огляделся: за простыней на столешнице сидели его друзья, над пропастью качался пустой носок Дорожкина, а чуть ниже поблескивала ручка от ящика самого Кладовкина. И больше — ничего!

— Если он теперь Дед, значит, он когда-то родился кем-то другим… Вот я, например, родился Кладовкиным, а стал рыцарем. — Трезор потер шлем, со шлема посыпались искры. — Так, может, он Дед Мороз только в Новый год? А в остальное время он, может, тот, кем родился?! — Тут Трезор снял шлем и погляделся в его металлический бочок. — Хм-м…

Над Кладовкиным и его дремлющими друзьями прокричала кукушка. Она не хотела впадать в спячку, она не сдавалась, продолжая упрямо отсчитывать часы до Нового года.

А в вышине пела хрустальным голосом Страшилка. Она пела такие хрупкие, такие звонкие песни, что не было сомнения: она тоже не сдается! И тоже верит в волшебство! И чтобы поддержать веру в других, она говорила между песнями каким-то приподнятым голосом:

— С наступающим Новым годом, товарищи!

Кладовкин понял, что надо спешить, чтобы не пропустить чудо. И он стал думать гораздо быстрее.

— У него много подарков… — продолжал он шептать себе под нос, — значит, у него есть сокровищница — как у меня!.. И ему не жалко раздавать подарки, значит, они его не радуют… Совсем как меня!!!

И тут Трезор Кладовкин вскочил! И от возбуждения забегал туда-сюда по краю пропасти!

— Как же я сразу не понял?! — стучал он себя по шлему. — В каждом мире — свой Дед Мороз! И Дедом Морозом он не рождается, а становится, если у него есть подарки и ему не жалко их для своих друзей!!!

Он в крайнем возбуждении подбежал к масляной лампе, посмотрел на свое отражение в ее медном боку и убежденно прошептал:

— Ну вылитый Дед Мороз!!!

А потом обернулся и поискал глазами:

— Где мой мешок?!

Мешка не было. Тогда Кладовкин махнул рукой и промолвил:

— В каждом мире — свой Новый год, у каждого Нового года — свой Дед Мороз, у каждого Деда Мороза — свой мешок!

Схватил носок Дорожкина и опять стал озираться:

— Где мои подарки?!

Нырнул в сокровищницу и не глядя начал в темноте засовывать в носок все, что подворачивалось под руки. Ничего ему было не жалко!

С набитым носком Кладовкин еле вылез на столешницу и опять запричитал шепотом, чтобы не привлечь внимания друзей:

— Где мой олень?!

Он прислушался. Нигде не раздавалось цокота копыт. Зато были отчетливо слышны глухие рыдания Белки в соломенной набивке старого дивана.

У Кладовкина сжалось сердце. Он живо представил, как Белка лежит одна-одинешенька и рыдает, уткнувшись в солому мордочкой и накрывшись сверху лапками. А еще недавно она потешно прикладывала эти лапки ко лбу, чтобы показать друзьям, какие у северного оленя рога…

— Ну конечно же рога!!! — осенило Кладовкина.

Он обмотался змеей из простыней, которая все еще была привязана за хвост к ручке его гаража-хлебницы, разбежался по столешнице и… прыгнул в сторону старого дивана!

Вот уже внизу промелькнула дырка в дерматине дивана — та, в которой живет Белка.

— Рыцарь, куда летите?

А змея все разматывается и разматывается! Того и гляди станет Кладовкин Дедом Морозом для кого-то неизвестного.

— К вам, уважаемая Белка! — успел крикнуть Кладовкин.

К Белке так редко залетали гости, что упускать Кладовкина она не хотела. В прыжке она вцепилась в горло тряпичной змее, та сдулась, а рыцарь мягко приземлился на потрепанную обивку дивана.

Белка взялась деловито запихивать в носок всякую ерунду, которая высыпалась при падении.

А Кладовкин смотрел на Белку совсем другими глазами! Он словно бы прозрел в эту новогоднюю ночь!

— Ты хоть знаешь, кто ты?! — спросил он крысу Белку с восторгом.

— Ну-у, — неуверенно протянула она, — я вроде Белка…

— Нет! — заорал Кладовкин. — Нет, нет и еще раз нет!

— Ну ладно, — тяжело вздохнула она. — Я крыса.

Но к ее удивлению, Кладовкин опять ей возразил:

— Ты — олень!

Крыса Белка так и села.

— Мне очень неловко, мой бедный рыцарь, но вы — чокнутый, — сообщила она печально.

— Ничего я не чокнутый! — убежденно сказал Кладовкин. — Я — Дед Мороз этого мира!

И он поделился с Белкой своими догадками. Все вроде было похоже на правду. И если Кладовкин смог догадаться, что он — Дед Мороз, то уж узнать своего оленя ему не составляло никакого труда!