В следующее мгновение я села на снег. Посидела, подперев щеку кулаком, подумала. В голове вырисовывалась удивительная схемка — откатное проклятие. Незаконное. Лично я его у дяди в библиотеке вычитала, простенькое, родом с темных территорий, эффективное. Название у него точно не помню, но что-то связанное со справедливостью. Не то чтобы я одобряю такие методы или вообще злая, но какой же сволочью бездушной нужно быть, чтобы парализовать умертвие, зная, что оно в сознании.
— Ии? — вопросил паучок.
— Подожди, я думаю, — хмуро ответила.
Рисование схемы в голове не помогло, схватив веточку, начала рисовать на снегу. На создание нужной схемы ушло больше получаса, на само заклинание меньше минуты. И когда по лежащим скелетам пробежались сине-фиолетовые искорки, я поняла неприятное — зззамерззла. Сильно. И ноги затекли. И встать не получилось с первой попытки. А скелеты молодцы — вскочили, встряхнулись, переглянулись, потом мрачно посмотрели на Пауля. Паучок пискнул и спрятался за меня.
— Что не так? — с ходу догадалась я.
Скелеты указали на кости, одну из трех, составляющую фалангу среднего пальца правой руки. То есть сначала мне продемонстрировали пальцы, причем разом, а после указали на кость, которую и перепутал Пауль. Боги света, какие же мы оказались нежные! В скелете человека двести шесть костей, Пауль перепутал всего одну! Погрешность меньше процента, а вот если бы я сама составляла, был бы допустимый тридцать один процент! Неблагодарные эти умертвия.
— Это было сделано намеренно, — без зазрения совести соврала я, — вы вместе пережили нападение, и смерть вас побратала. Живые в таких случаях смешивают кровь, а мы вам поменяли кости — все как полагается.
Скелеты переглянулись, затем выпрямились, заметно преисполненные осознанием ситуации. Мертвые — они всегда хотят, чтобы у них все как у живых было, так что… прокатило.
А потом я попыталась встать, и снова рухнула на снег. Один из скелетов подошел и галантно подал руку. Поднявшись с его помощью, я затоптала схему, вычерченную в период размышлений, потянулась, разминая затекшую спину.
— Ну, мы пошли, — заявила скелетам.
Оба разом отрицательно помотали головами. Я не совсем поняла к чему, но тут один из скелетов в воздухе изобразил знак «ректор».
— Где? — испуганно спросила у скелетов.
Тот, который мне помог, взял за плечи и развернул. Там действительно стоял ректор.
Радовало только одно — лорд Гаэр-аш меня не видел, занятый беседой с двумя боевыми некромантами — без мантий, но в достаточно длинных камзолах ходят только они. И как-то совершенно непроизвольно я осторожненько шагнула к двери в склеп, Пауль ее приоткрыл так, что скрипа не прозвучало, и мы вошли в темень.
Абсолютную темень!
Где факелы?! Где светящиеся указатели? Где…
Нервно зажгла маленький фаер, и в тусклом свете синего огненного шарика начала спускаться. Страшно мне не было, потому как Пауль умчался вперед и теперь весело попискивал в темноте, а значит, там ничего страшного не было. Таким образом, я спустилась на первый уровень, и вот тут случилось очень, очень, очень неприятное!
Сначала наверху скрипнула дверь! После начали один за другим вспыхивать факелы! И почти сразу наверху прозвучал голос ректора:
— Мы пройдем через Сердце, и таким образом окажемся в тылу отряда.
Я замерла, а другой, низкий и очень хриплый голос, произнес:
— Лорд Гаэр-аш, мне нужен хотя бы один из орков в невредимом состоянии.
— Я понимаю, лорд Нардаш, — отозвался ректор.
Паника! Паника!! Паника!!!
Действительно паника! Во-первых, они меня сейчас увидят! Во-вторых, там парни, и им-то как раз требуются части тел орков, так что без вреда не получится, а в-третьих — лорд Нардаш меня знает! Там не особо красивая история была, он меня на воровстве застукал!
Паника!
Я метнулась вниз по лестнице, стремясь уйти на уровень пониже, и едва не поскользнулась, так как свет от факелов до меня еще не дошел, а свой огонек я торопливо загасила. Не знаю, как удержалась, но ни остановиться, ни перевести дыхание времени не было. Я себя дичью чувствовала, а загонщики неторопливо спускались по огромной винтовой лестнице склепа, словно преследовали меня.
И при всем при этом они еще мирно беседовали… Жаль, я начала прислушиваться, лишь услышав собственное имя.
— Слышал, адептка Риаллин кен Эриар обучается у вас? — поинтересовался лорд Нардаш.
Спрашивается — почему вообще обо мне вспомнили?!
— Риаллин кен Эриар? — удивленно переспросил ректор.
— Риа Каро, — уточнил лорд-дознаватель.
Один из лучших дознавателей нашего королевства! И некромант по совместительству — убойная смесь, у него на допросах умирать боялись, потому что мертвым лорд развязывал языки куда быстрее, чем живым.
— Адептка Каро действительно обучается в Некросе с некоторых пор. Удивлен, что вам известна эта неприметная серая мышка.
Непонятное чувство обиды, затопившее все внутри, привело к тому, что я споткнулась, вновь едва не упала. Но удержалась и теперь шла бесшумно, придерживаясь за стену.
— Серая мышка? — переспросил лорд Нардаш, и я услышала его неприятный смех. — Не советую вам обманываться насчет этой девочки, лорд Гаэр-аш. Поверьте, это на редкость расчетливая, хладнокровная и коварная дрянь.
Я остолбенела. Он про меня?
— Лорд Нардаш, — прозвучал раздраженный голос ректора, — впредь я советую выбирать выражения в отношении моих адептов.
Невольно ощутила благодарность по отношению к ректору. Он все же действительно хороший человек.
— Прошу прощения, лорд Гаэр-аш, — однако в голосе дознавателя не ощущалось никакого раскаяния, — но, пожалуй, единственное, что удержало меня в свое время от убийства девчонки, так это ее брак с лордом Даге, который, несомненно, выбьет всю дурь из ее головы.
Упала! Просто упала и теперь сидела на ступеньке, прижав руки к груди. О каком браке речь?!
— Лорд Даге? — переспросил ректор. — Мы говорим об отчиме девочки?
— Отчим… — снова пугающий смех дознавателя. — У них роман, лорд Гаэр-аш, и уже достаточно давно.
Единственное, что меня спасло, — мужчины остановились. Точнее остановился ректор, так как послышалось удивленное от лорда Нардаша:
— Лорд Гаэр-аш, вас это удивило?
— Крайне, — прозвучал хриплый ответ.
— Такое часто бывает, — скабрезно ответил дознаватель. — Девочка влюбилась в нового мужа мамы, и после ее смерти не сочла нужным скрывать свои чувства, все естественно.
Горькие слезы обиды, несправедливой, потекли по щекам. Мне так тошно стало. Тошно и противно.
— Каро было восемь, когда умерла мать, — сипло произнес ректор. — Восемь. О каких чувствах может идти речь?!