— Когда собираешься на ледник, очень важно взять с собой теплую одежду.
Сигмунд кашлянул. Был ли это тайный сигнал? Не ляпнул ли он что-нибудь?
— Если, конечно, не светит солнце, — сказал он медленно. — Тогда теплая одежда не так важна.
— А как насчет ботинок? — пробормотал Райдар.
Кто-то прыснул. Наверняка Эллен Кристина.
— С шипами, — прошептал Маркус. — Альпинистские ботинки с шипами.
Все началось со смеха Пера Эспена. Слова покатились изо рта Маркуса, сначала бессвязно:
— Когда мы с папой в прошлом году ходили на ледник… было… очень холодно… Дул такой ветер… почти ураган.
Кто-то свистнул. Он знал, что это был сигнал об опасности, но ему было наплевать. Он уже завелся.
— Да, — сказал он громко, — просто буря!
— Буря, — прошептала Муна.
Маркус продолжал:
— Мы с папой оглядели ледник. Хороший совет был бы очень кстати. Надвигался туман…
— Откуда? — спросил Вигго.
— Он… он… опускался!
— Так я и знал, — сказал Вигго, он был одним из тех, кто записывал.
— Тсс! — сказал учитель Скуг.
— Опускался туман, — продолжал Маркус, — лыжню за нами занесло. Что нам было делать? Развернуться?
— Нет! — воскликнули хором четыре мальчика и три девочки.
— Нет! — воскликнул Маркус в ответ.— И мы не развернулись! Мы продолжали путь! Мы продолжали путешествие по леднику!
Он попытался остановиться, но было невозможно. Слова набегали все быстрее и быстрее. Он понятия не имел, что говорит. Да и говорил-то не он. Все приходило само собой и хоронило его мысли в ужасном вихре безумных фантазий и невероятного вранья.
— С другой стороны горы стоял теплый домик. В нем было спасение. Мы согнулись и шли. Ледник был скользким, как каток!
Он перевел дыхание. В комнате воцарилась мертвая тишина. В этот момент открылась дверь. Зашли датчане. Уставшие, но довольные. «Ладно, пусть заходят! Двумя слушателями больше, двумя меньше, какая разница».
— Мы расстелили куртки и поехали по леднику, в спину дул ветер, а мы ликовали и смеялись. Впечатление было потрясающим.
Он справился. Точно так же, как написать письмо с просьбой об автографе. Все получалось само собой. Надо было просто выдержать.
— Мы и раньше знали, что путешествие по леднику может быть опасным. Но страшнее всего на леднике — трещины. Да-да, трещины — главный враг альпиниста. И что мы увидели вдалеке?
— Трещину, — сипло прошептал Пер Эспен.
— Да! — воскликнул Маркус. — Трещину, и такую глубокую, как… невероятно глубокую трещину! И мы с папой скользили прямо в сторону трещины! Ой-ой-ой!
Он не знал толком, зачем выкрикнул «ой-ой-ой». Как-то некстати пришлось. Но это уже не играло никакой роли.
— Да,— воскликнул он, — ой-ой-ой! И хороший совет пришелся бы кстати еще раз. Я был легче папы, и скорость у меня была больше, я и скользил быстрее. Трещина приближалась. Ой-ой-ой! Я подумал, настает мой смертный час, но вот… за спиной я услышал шум. Кто-то шел конькобежным шагом. Это был папа. Он, собственно, был когда-то конькобежцем. Он подоспел как раз вовремя. Я попытался затормозить, но буря переросла в… ураган! Я закрыл глаза, и когда подумал, что настал мой самый смертный час, папа ухватил меня за рюкзак. Изо всех сил он потянул меня назад. Мы покатились к трещине и остановились всего в метре от черной дыры!
Маркус замолчал. В голове гудело. Будто он читал доклад во сне. Пол под ним ходил ходуном.
«Только я хожу во сне, — подумал он, — сейчас нельзя просыпаться. А то может быть сильный шок».
Он открыл рот. Слова больше не вылетали. Он оглядел лица вокруг. Они были совершенно заледеневшими. Теперь же лед начал таять.
«Не надо таять, — подумал он. — Пожалуйста. Не тай!»
— И что дальше? — спросила датчанка, оттаявшая первой.
— Мы пошли домой, — сказал Маркус тихо, — а потом… мы сошлись на том, что путешествие удалось на славу.
В этот момент зазвонил мобильник учителя Скуга.
— Это твой отец, Маркус, — сказал он медленно. — Интересуется, как у тебя дела.
— Отлично, — сказал Маркус и упал в обморок.
* * *
В домике была дополнительная спальня. Вообще-то там собирались ночевать датчане, но они оставили комнату Маркусу и устроились с остальными так тесно, словно селедки в бочке. Никто его не дразнил. Все молчали, когда учитель Скуг провожал его в комнату. Он подумал, как все странно. Чем больше он влипал, тем меньше его дразнили. М-да, может, они решили, что он сошел с ума. Сумасшедшие ведь бывают опасны. Может, он тоже опасен. Нельзя этого не учитывать. Полностью свихнулся, стал непредсказуемым и смертельно опасным. Бомба замедленного действия, которая взорвется, когда угодно. Он уставился в потолок и начал считать трещины в балках. Трещин было много, и, очевидно, с годами их становилось все больше. В конце концов потолок когда-нибудь обвалится. Может, даже сегодня ночью. Пока он спит. «Мир развивается от порядка к хаосу», — говорил Сигмунд, а Сигмунд обычно не врет. Это он сам врет. Но не намеренно, просто чтобы выжить.
— Тридцать одна, — считал он, — тридцать две, тридцать три.
Дверь открылась. Он закрыл глаза и захрапел.
— Маркус! — Это был Сигмунд. — Как дела?
Маркус открыл глаза.
— Отлично.
— Меня можешь не обманывать.
— Думаешь, мечтать — это все равно что обманывать?
Сигмунд посмотрел на него как-то настороженно.
— Не знаю. Зависит, наверно, от того, о чем мечтаешь.
— Я мечтаю, что все станет по-другому.
— Тогда это — не обманывать. Это — надеяться.
— Какой ты умный, Сигмунд.
— Да, — сказал Сигмунд серьезно. — Иногда я думаю, не гений ли я.
— А ты хвастаешься точно так же, как я.
— Это не хвастовство, это реальность.
— И со мной так же, к сожалению.
— Что?
— Реальность. Как ты думаешь, на меня ночью обрушится потолок?
— Нет, — сказал Сигмунд, — не обрушится. — Он подошел к окну и выглянул на улицу. — А я вижу Сириус.
Маркус поднялся с кровати:
— Где?
— Там. Звезда, которая так ярко светит. Но тому свету, который мы видим сейчас, понадобилось больше восьми лет, чтобы дойти досюда. То, что мы видим, — это Сириус восемь лет назад.
— Хотел бы я там оказаться, — сказал Маркус.
— Где?
— На Сириусе. Восемь лет назад. Они спят?