— Сплошная обуза. Они съедят продуктов пуще пользы.
При этом он в очередной раз благословил прибывших с доброй физиономией пастыря, пекущегося о благе паствы своей с утра до вечера без продыху. Хоть пиши картину очередной аватары богини Любви. Правда, она обычно изображается в женском виде, но старый пень прямо излучает бескорыстную заботу.
— Вы ошибаетесь, — ужасно вежливо произнес Тирас.
Он был высоким, очень худым, с вечно недовольным видом. Еще достаточно молодой, а волосы заметно поредели. Зато ряса в любой обстановке сверкала чистотой. Даже если все вокруг заляпаны грязью до ушей, он останется чистюлей. Естественно, многих это ужасно раздражало. Частенько это представлялось желанием показать себя лучше всех остальных, погрязших в грехах и нечистотах. Как и его неприкрытое хотение подняться на самый верх храмовой иерархии.
В душе Тирас кипел злостью и ненавистью. Будучи вторым в Храме по положению, он из-за этого старого ублюдка несколько месяцев таскался по грязным дорогам, утопая в грязи и проклиная день, когда Первосвященнику пришла в его тупую башку изумительная идея собирать сирот, оставшихся после Черной смерти. Рабы стоили дорого, а здесь он обнаружил прекрасную возможность обеспечить себя практически дармовой силой и при этом прослыть благодетелем. Что проще организовать в Храме школу для удачно выживших малолеток? Глупец. Не увидеть за происходящим столь интересной идеи!
— У многих есть имущество, оставшееся по наследству. И мы пока сможем управлять от их имени. Например, вон тот, — Тирас показал глазами, — фем из Грая.
— Откуда?
— Чернопенье по-старому. Тамошние земли при правильном уходе могут принести неплохой доход. Я оставил там для наведения порядка парочку послушников.
— И не он один такой. В городе тоже много умерло.
«А ты почему не сдох?» — мысленно вопросил Тирас. Он прекрасно знал почему. Старый козел был очень неплохим магом. Гораздо лучше его самого.
— Купечество, ремесленники. Все пострадали. У многих не осталось близких. Сам покровитель Шейбе Владыка Моря подсказал мне взять на воспитание несчастных.
Не знай его Тирас много лет — мог бы и поверить в заботу о людях.
— Ишь как смотрит, — усмехнулся высший жрец. — Волчонок. Не смирился.
— Обломаем.
— А если они возжелают стать послушниками…
— А куда им деваться?
— Вот и займись воспитанием.
— Я? — поразился Тирас.
— Ну не я же! Пока тебя не было, я назначил на место второго твоего лучшего друга, — в голосе откровенная насмешка, — Петирима.
Они с послушничества ненавидели друг друга. Теперь тот обязательно отыграется за все прошлые унижения.
«Ах ты, гад!» — мысленно вскричал Тирас, пытаясь сдержаться. Он знал: стоит сорваться — и наказание последует незамедлительно. Верховный Жрец обожал стравливать своих подчиненных и выслушивать их обвинения друг против друга. Вчера ближайший помощник — сегодня грязь под ногами, нормальное существование. Пока он не впал в маразм и любых соперников обязательно заранее уничтожает. Особенно считающих себя умными.
— Ответственное поручение или имеешь возражения? — Взгляд был колюч и крайне неприятен.
— Слушаюсь, мой господин, — покорно опуская глаза, чтобы не показать полыхающей в них ненависти подобным понижением статуса, ответил Тирас. Придет и его день.
Не новость. Совсем не новость. На взаимоотношения в Храме за три с лишним года, там проведенные, насмотрелся вдоволь. Да и о присвоенной земле догадывался.
Свет…
— Встать! — ревели сразу несколько голосов.
Сорванное одеяло летит на пол, и ничего не успевший сообразить Блор получает сильный тычок. Дожидаться весомого тумака от очень наглядно сжимающего кулак парня раза в полтора здоровее его и старше он не стал. Тем более что кругом творится буквальное повторение и не его лично касается.
— Мыться, быстрее, быстрее, — орут послушники, продолжая награждать пинками и ударами. Всей толпой, на манер баранов, они несутся, направляемые непринужденно пускающими в ход кулаки управляющими бегом.
На улице из ушата поспешно обмывают лицо и пытаются вытереться. Это достаточно сложно, потому что на четыре десятка рыл всего одна-единственная тряпка, заменяющая полотенце. Последний получит его в совершенно мокром виде, понял Блор. Он еще слишком слаб после болезни, чтобы вступать в серьезную драку, да и не видел причины начинать с этого. Можно и так высохнуть, не ловя ударов ногой или кулаками.
Ситуация ему страшно не нравилась. Вчера отношение было достаточно доброжелательным, и их накормили перед сном. Было нечто неприятное во взглядах нескольких попавших сюда раньше, однако все устали с дороги, и на разговоры особо не тянуло. Да судя по ошеломленному поведению толкающихся в последних рядах попутчиков, их тоже не предупреждали ни о чем. Вчера стало жалко до слез обрезанных волос — сегодня он даже рад. Не требуется причесывать. Небось один гребешок на всех выдадут.
— Чего стоишь? — вызверился на него послушник. — В строй!
От очередного удара Блор почти уклонился, он пришелся вскользь, но вполне сознавал, что тому просто не до него. Вон сколько вокруг бестолковых. Строиться требовали по росту, но впервые видевшие друг друга мальчишки самых разных возрастов должны были еще разобраться, кто выше. А послушники не ждали. Опять крики и удары.
Знакомая рожа его недавнего обидчика пронеслась мимо, тыкая жестким пальцем в грудь.
— Ты, — говорил он, — ты, ты.
Блор повернул голову и понял: отсчитывает пятерки по росту. Он угодил как раз последним в самую раннюю. То есть в старшую группу. Хорошо или плохо, еще только предстоит выяснить.
— Стоять ровно, — опять завопили послушники.
Где-то сзади вновь раздались звуки ударов, и громко заплакал ребенок. Блор мысленно скривился. От него не дождутся рыданий. Все равно не поможет, судя по продолжающимся звукам.
— Каждый запомнит своих соседей по пятерке, — негромко сказал появившийся во дворе священник, доставивший их сюда. — Вы все отныне будете отвечать за любого. За каждый проступок и неподобающее поведение. Пожалеешь виновного — накажут всех. За дверью вас ждет корзина с хлебом. Одна порция на каждого. Ровно четверть фунта на человека. Пятерками! Направо! Первая! Пошли! Стоять! Дружно! Одновременно! Пока не научитесь. А если не удастся — обеда для вас не будет!
Блор сильно подозревал, что причины бестолковости у многих в первую очередь проявились из-за простого незнания языка. Крестьяне в деревне объяснялись отнюдь не на правильном имперском. У местных существовал свой язык, колонисты частенько в соседних деревнях объяснялись на разных диалектах, да и ставили деревни достаточно далеко. Заросшей вековым лесом земли далекий Император не жалеет. Иногда требуется пять дней ехать до соседей.