– Э… – предект замялся. – Лучше спросить лесорубов, они как раз нынче валят лес у старого легвольдского тракта. Идите на шум, найдите работников, да и спросите у них дорогу.
Садясь в седло, Элис спросила:
– А на похоронах вы с этой старухой не говорили?
– Она приходила на похороны, но стояла в сторонке. И, кажется, даже не плакала.
Элис поехала по тракту в сторону Толгора, отыскала нужный поворот… Дорогой редко пользовались, это было видно по тому, как кусты подступали к обочине, но все-таки здесь еще ездили. Наткнувшись на недавнюю вырубку, Элис свернула. Местные крестьяне валили лес, трудились они не спеша, основательно. Когда появилась Элис, прервали работу и сошлись навстречу всаднице. Она спросила, как найти дом старухи, и тут крестьяне замялись и стали переглядываться. Оказалось, никто и никогда не навещал женщину. Как ни странно, она жила в лесу одна, в селе появлялась редко, а к ней не ходили.
– Там плохой лес, – пояснил один из работников.
– Ну хоть иногда проведать старую женщину кто-нибудь ходил? – спросила Элис.
Крестьяне снова переглянулись, один пожал плечами и ответил, что если старухе что-то было бы нужно, могла бы сама прийти.
– А если она захворает?
– Не, она крепкая, чего ей хворать?
Лесорубы даже удивились вопросу. Выспросив дорогу, Элис направила Тучку в указанную сторону, высматривая тропинку. Позади вскоре снова застучали топоры… Чем дальше, тем гуще делался лес. Ветки сплетались над головой и почти не пропускали солнечный свет, мохнатые наросты лишайника укрывали искривленные стволы деревьев… действительно плохой лес: много гнили, а деревья хотя и старые, но искривленные, на доски их разделывать несподручно.
Тучка фыркала и трясла головой, лошади не нравилась выбранная хозяйкой дорога. Но Элис упрямо понукала кобылу, заставляя углубляться в заросли по хорошо заметной тропе. Зверья по дороге она не заметила, что тоже было странно. Если жители деревни сюда нечасто заглядывают, то почему нет непуганой живности?
Наконец деревья расступились, и Элис увидела дом, стоящий посередине широкой поляны. Все вокруг заросло колючим кустарником, который никто не озаботился выкорчевать, но само строение было большим и с виду прочным. Может, этим и объясняется нежелание старухи покинуть лесное пристанище? Такой дом бросать жалко. С другой стороны, зачем большая двухэтажная постройка одинокой старухе? Здесь вполне могли разместиться несколько семей, и тесноты бы никто не испытывал.
Элис спрыгнула на землю и повела лошадь в поводу, оглядывая здание. Двухэтажный дом с двускатной кровлей, с тыльной стороны к нему подступают заросли, а у крыльца даже травы нет – все вытоптано. Шустрая, должно быть, старушка, так и носится туда-сюда. Потом Охотница обратила внимание: от крыльца в чащу уходят тропинки. В разные стороны. Странно, ведь из деревни сюда не ходят. Но гости здесь наверняка бывают…
Привязав поводья у крыльца, Элис неуверенно постучала. Никакого ответа изнутри. Она постучала громче.
– Толкни, дверь откроется, – глухо прозвучал голос старухи. – Входи, я сейчас.
Элис толкнула дверь, и та со скрипом распахнулась. Внутри было темновато, свет едва струился сквозь маленькие оконца, за которыми буйно разросся кустарник. Обширное помещение было почти пустым: в углу стол, пара табуретов, еще сундук из почерневших от времени досок, вся мебель старая. Элис сделала несколько шагов и остановилась. Из глубины дома, не приближаясь, доносился шум шагов, старуха не спешила к гостю. Что-то глухо стукнуло, потом раздался шорох и скрип. Наконец появилась хозяйка.
– Доброго дня, – поздоровалась Элис, разглядывая обитательницу лесного дома.
Старуха в самом деле выглядела здоровой и крепкой, не похоже, чтобы она нуждалась в помощи. Одета она была прилично, во все новое – наверное, переоделась, потому и вышла не сразу. Суконное серое платье, какие носят крестьянки, крепкие башмаки… а в руке не старушечья клюка, а самый настоящий посох – крепкая дубовая палка в рост женщины, увенчанная мягко светящимся синим камнем. На седой голове чепец, обычный, белого цвета. Видимо, пристрастие к красным головным уборам в этой семье – не наследственная черта.
– И тебе доброго, – откликнулась старуха. – Чем могу служить, госпожа?
– Я… – Элис замялась, не зная, с чего начать. С самого начала все пошло не так, как она рассчитывала. – Я королевская Охотница, хотела с вами поговорить насчет селифа, который убил вашу внучку Сафью.
– Селиф? – старуха удивилась. – Не знаю, что там с селифом, но он был мертвый, так мне сказали лесорубы, которые нашли мою внучку. Не могла же Сафья его убить? Волк в этих краях озорует, вот что. И, наверное, не один, а целая стая. Вот и попалась волкам моя бедняжка.
Старуха говорила правильные слова, но интонация! Элис не чувствовала в ее голосе ни скорби, ни даже сожаления о гибели внучки, как будто женщина толковала о погоде или урожае. И сесть не предложила – наверное, хочет поскорее избавиться от гостьи. Не удивительно, что к ней не ходят местные. Зато Элис тем сильнее захотелось задержаться здесь, чем явственней старуха намекала, что не прочь спровадить гостью поскорее.
Охотница прошлась по комнате, скрипя старыми досками пола. Выглянула в окно, но обзор заслоняли кусты.
– Неуютно здесь, – заметила она, – лес, зверье кругом. Те же волки, например. Не хотите куда-нибудь съехать? Я уверена, что деревенские вам помогли бы, если решите там обосноваться.
– Здесь мой дом, – старуха пристукнула посохом, – какой бы ни был, а я здесь привыкла. Я старая, куда мне ехать?
– А волки?
– Они меня здесь не тревожат. А двери у меня прочные, не войдут сюда звери.
– Но все-таки, – настаивала Элис, – это же плохо, жить в одиночестве среди леса.
– Госпожа, это мой дом. Что вы хотели узнать, спрашивайте.
Еще один намек? Дескать, спрашивай скорее и проваливай. Элис заметила, старуха косится на дверь во внутренние комнаты, будто там что-то происходит и женщина боится не уследить. И вроде шум какой-то? Кто-то скребется? Или это не в комнатах, а в подвале? С этим домом явно что-то было не так. Элис не могла сообразить, как бы заставить старуху пригласить ее внутрь… Эта комната пустая, здесь одно старье, хитрая бабка прохожих не пускает дальше этой комнаты. Дверь не заперта, но внутрь чужим хода нет.
– Двери прочные… – повторила она слова старухи. – Но только не заперты?
Бабка не стала отвечать, уставилась на гостью и молчала. И снова скрежет и шорох под ногами – легкие, едва различимые. Скорее всего, Элис не обратила бы на эти звуки внимания, но сейчас она была готова к подвоху и к тому же подыскивала повод задержаться здесь вопреки желанию старухи. Точно, в подвале кто-то возится!
– Ну так что? Двери-то не заперты? – повторила Элис. – А если волк войдет?
– Посохом огрею, – ответила бабка.